закипеть, но была настолько ледяной, что в ней даже летом никто не купался.
Природа там – настоящее чудо! Предгорья Малого Хингана, чудесный, легкий воздух, необыкновенный аромат которого я хорошо помню. Линия невысоких сопок льется как прекрасная мелодия (я всегда вспоминаю эти горы, когда слышу музыку медленной части соль-мажорного фортепианного концерта Равеля).
Сопки, поросшие густой, непроходимой тайгой, преимущественно кедром, зеленая хвоя которых вблизи отдает слегка табачным оттенком, с вкраплениями рыжих пятен – следов пожаров, а дальние сопки нежно-голубые. Весной они на неделю-другую покрывались бледно-сиреневым или розовым налетом из-за цветущего багульника.
Это впечатление осталось на всю жизнь и подтвердилось через много лет, когда в двадцатидвухлетнем возрасте я приехал знакомиться с реабилитированным отцом.
В заболоченных долинах трава летом вырастала намного выше моего тогдашнего роста (да и сейчас доставала бы до подбородка) и сочетала необыкновенно красивые цвета. Особенно запомнились саранки – дикорастущие лилии, у которых на каждом бледно-желтом лепестке из темно-коричневых или темно-синих линий складывался рисунок, похожий на узоры нанайской одежды.
В тайге много диких яблонь, колючих кустов лимонника, есть даже дикий виноград, от вкуса ягод которого сводило скулы. Встречаются большие кусты лимонника, про его плоды говорили, что они так богаты витаминами, что могут излечить любую болезнь – конечно, если сможешь их съесть (настолько они жгуче-кислые).
Мы особенно любили актинидию, которую местные жители называли кишмиш. Ее ягоды росли гроздьями, действительно похожими на виноградные, только вкуснее. Конечно, много было земляники, черники, малины, а на болотах клюквы и голубицы (голубики). Начиная с середины лета, все болота в низинах постепенно все сильнее голубели от обилия этой ягоды. Ее собирали специальными ковшами с гребнями – чесали.
Местное население было довольно редким и неоднородным – здесь были ссыльнопоселенцы, местные сибиряки-охотники, нанайцы и корейцы, живущие отдельно от поселка в своих хуторах из шалашей и круглых юрт.
Особый слой составляли приехавшие в довоенное время переселенцы-евреи. В свое время они перебрались сюда, чтобы строить свою автономию на территории, выделенной для этого по указу Сталина, и были самыми уважаемыми людьми в поселке. Их было немного, большинство мужчин ушли на фронт. Помню пожилого аптекаря, двух врачей, учителя, директора школы, его детей – моих ровесников, и из бабушки и дедушки, отличавшихся своей забавной речью.
Раз в неделю местное радио проводило передачу на идиш (из которой я помню только повторяющееся слово арбайт, арбайт (работа).
Впрочем, на национальности здесь никто не обращал внимания, все ощущали себя людьми советскими, все жили одинаково скудно и скучно, все пытались как-то выжить и помогали в этом друг другу, и отношения