власть над собой. Сейчас же им достаточно было видеть картину незыблемого порядка вещей, и дать её мог на самом-то деле уже лишённый сакрального смысла, а сохранивший лишь форму шаманский перепляс.
И вот Чекур дал знак – заговор на молочную купель наложен. Тут же к ней потянулись воющей и скулящей вереницей раненые, не перестающие терзать своё тело, расчёсывая язвы крепкими и чёрными, как сталь, ногтями. Большинство уже не могло идти самостоятельно. Их вели, а кого уже и несли, те, кто ещё мог это сделать. Помощи со стороны не поступало. Здоровые боялись подцепить от поражённых страшную заразу.
Измученные люди скатывались в яму – спускаться получалось у немногих, зато уже через несколько минут пребывания в молоке, когда боль и зуд прекращались, они, словно заново родившиеся, легко выбирались наверх по приставным лестницам. Желающих задержаться в молочном чане телохранители Аттилы гнали оттуда длинными заострёнными деревянными шестами. На освободившееся место имелось немало кандидатов, а их самих ждало оружие и покинутое ими, пусть и не по доброй воле, поле битвы. Армориканцы, увидев, что ещё недавно корчившиеся в муках гунны как ни в чём не бывало снова идут в бой, потеряли присутствие духа. От превосходства, которое им давало их секретное оружие, не осталось и следа. Наоборот, инициатива перешла к гуннам, их желание поквитаться с коварным противником было запредельным. Вскоре армориканцы дрогнули и побежали, а добивать такого противника не сложнее, чем старух и детей. Это был разгром.
По окончании битвы Чекур повелел свалить все трофеи в одно место. Смазанные ядом мечи, кинжалы, копья и стрелы образовали кучу, уступающую в размерах разве что шатру самого Аттилы. Тот не преминул явиться и самолично посмотреть на финал колдовского обряда вождя угров. Чекур отдал приказ своим воинам поджечь навал. Тот занялся довольно быстро – сухие древки охотно отдавались огню, так что он споро достиг вершины кучи и взмыл над ней. Потом пламя вдруг отяжелело, как будто надломленное страхом. Его яркие всполохи спеленали извилистые змейки бледно-красных, чадящих язычков. Так же совсем недавно змееподобно корчились в муках и пораженные ядом люди. Однако костер недолго был в плену теряющих силу злых чар, обволакиваемый благосклонным небом, он быстро справился с ними; огонь вновь стал светлым, лёгким и радостно затрепетал, словно флажки на древках в ставке верховного правителя. В этот момент Чекур произнёс слова, суть которых так никто и не понял:
– Небесное молоко пришло на подмогу.
На пире в честь победы Аттила спустился с трона, что делал чрезвычайно редко, подошёл к Чекуру и лично поднёс ему наполненный молоком кубок, со словами: «Будь здрав, Молочный горн!». С той поры Чекура так всё больше и стали называть. Имя, полученное от бабки, Карьи, отошло на второй план. Молочный горн – с одной стороны, казалось бы, не самое звучное прозвище среди гуннов, предпочитающих молоку сброженные, чаще всего из чего