першит, нечем дышать, видимости никакой, но Алешка дрожащими руками шарит вокруг и хриплым, каркающим голосом кричит – а на самом деле – шепчет: «Димка!». Внезапно под ногами он ощущает что-то мягкое, наверное, человек. Из последних сил он взваливает на плечи бесчувственное тело. Черт тяжеленный! Раскормили тебя поварихи на мою голову! Бегом – а на самом деле – шагом, шатаясь, к обозначившемуся просвету. До спасительного выхода совсем немного, совсем чуть-чуть, когда снова раздается оглушительный грохот и наступает тишина и темнота.
***
– Очнулся, значит, выкарабкается.
Женский голос донесся глухо и издалека, отгоняя тишину. Серый сумрак начал светлеть, обозначая фигуры в белом.
– Не то ангелы, – почему-то глупо подумалось Алешке перед тем, как снова провалиться в спасительную тьму обезболивающего укола.
***
Его рука лежала на Ксюшиной талии, ощущая упругость ее тела, тонкий шелк платьица, каждый ее вдох-выдох. Ветерок играл Ксюшиной гривой, кончики волос иногда скользили по его лицу, цеплялись за шеврон. Она со смехом их отцепляла, поглаживала грубое сукно мундира, ускользала из жадных рук, но уж очень медленно ускользала, как будто дразнила, укоряла за нерешительность и робость. А он и вправду робел и все не решался действовать, как полагалось бы по рассказам бывалых парней. Ну вот что она в нем, простом лейтенантике, нашла? Красавица, умница, дочка какого-то там дипработника… Свадьба через месяц… Алешка резким движением привлек ее к себе. Вдруг лицо Ксюши стало то исчезать в каком-то тумане, то появляться, потом сморщилось, подурнело, глаза налились слезами, покраснели.
***
Боль пронзила все тело, вернув Алешку к действительности. У его больничной койки и вправду сидела Ксюша в накинутом на плечи белом халатике. Слезы текли по ее лицу, капали на розовую кофточку, оставляя некрасивые следы.
– Не плачь, моя девочка, все у нас будет хорошо, – еле ворочая языком, пытался он утешить ее. Она кивала и кивала, а слезы все так же обильно продолжали капать на кофточку. В палату заглянула медсестра, схватила Ксюшу за руку, потащила к двери.
– Все! Уходите! И так мне влетит!
В коридоре у дверей ординаторской стояла хорошо одетая моложавая дама, беседуя с худенькой женщиной-врачом.
– И что же, никакой надежды?
– Ну почему же никакой. Ведь жив. Последствия контузии и сотрясения мозга еще долго будут тревожить. Ногу, возможно, от ампутации спасем. Дозу он, правда, хватанул. Но будем лечить, реабилитировать.
Дама качнула безупречной укладкой, обдав собеседницу волной дорогого парфюма.
– Благодарю. Я все поняла. Идем, Ксения.
Пока шли по больничной аллее к воротам, достала из сумочки белоснежный платочек, сунула его в руки дочери.
– Ты все сама слышала. Надеюсь, твое глупое любовное