на поворотах двухполосной трассы, лесом отороченной, но в целом чувствовал, будто не он ведет авто, но самого его везут – помыть, почистить, приодеть, здоровье, может быть, поправить. А на Кузнецком встали в пробке.
Олег смотрел перед собой, не глядя ни на что в отдельности, покуда не заметил пацанов-подростков, что вились на тротуаре и меж припаркованных машин, порой заглядывая в окна к тем, кто поминутно трогался и тормозил, не шибко продвигаясь. Такие парни в пробках предлагают вымыть стекла или продают что-нибудь импульсного спроса. Но эти – нет. С этими что-то было не в порядке. Олег смотрел, а все не мог понять, чем занимаются. Слишком уж вызывающе одетые, легко, не по погоде, вычурно. Мысли его пошли мешаться с грязью по привычке человека, навидавшегося всякого в столице: забили стрелку и кого-то ждут – устроить «темную»? клянчат на выпивку? толкают наркоту? Но если наркоту – отчего здесь, а не, традиционно, у «героев Плевны»?
Когда Лекс поравнялся с пацанвой, Яворский приспустил чадру тонированного стекла. К нему, впрочем, не подходили. Но тут один из пацанов, постарше и, должно быть, главный, гуртовавший подопечных, присвистнул: «Э, Циан!» – махнул рукой призывно, и к нему на тротуар с самой стремнины вынырнул мальчишка лет двенадцати. Худой и белобрысый, чуть не альбинос. На пошлой длинной челке одна прядь крашена в бирюзовый. Под черной курткой майка с синей надписью «Cyan». Лицо сосредоточенное, белое.
Это лицо Яворский никогда бы не забыл. И, право же, до этого момента Несвит не подозревал, что мстителен, а тут вся кровь всей кровной мести всех народов мира бросилась Олегу в голову. Несвит морзянкой просигналил: «точка, точка, точка». Старшой, сутулый долговязый малый, кинул взгляд через плечо и затрусил к нему. Согнулся над опущенным стеклом. Не удивился, увидав на кожаном сиденье Несвита в китайской парке на синтепоновом пуху. Кивнул, сощурившись: чего тебе? Вблизи лицо у него оказалось оспинное, в рытвинах, как вспаханная целина.
– Чем промышляете? – спросил Олег.
И парень зачастил, не глядя на Яворского, глазами обегая улицу, готовый, если что, дать знак своим, чтоб врассыпную все, по подворотням:
– Хромовые яловые сапоги четыреста, молоток триста пятьдесят, катушка две семьсот, пеленка тыща двести…
Несвит не перебивал его, хотя и любопытно было, что за яловые сапоги. Пока старшой озвучивал шифровку прейскуранта, Яворский рылся в бардачке в чужих барских вещах чужими будто бы руками. Должны же были где-то отыскаться сигареты, думал он. Прикуриватель есть, а сигарет нет, как так? Несусветность. Несвитность… Нашел, в конце концов, какие-то девчоночьи с ментолом. Ну хоть не те, что тонкие, со спичку, и на том спасибо. Поднес к лицу отщелкнувший прикуриватель и подумал, глядя на каленую спираль: такой удобно лоб клеймить. Еще подумал, что хорошая идея – про клеймить каленым.
Оспинный между тем закончил свой речитатив и ждал. Несвит дыхнул дымком:
– А этот