Цианид и гиацинты. Андрей Верин

шаркнет об асфальт щекой. То был последний раз, что Несвит помнил. Потом он вырос, и полеты прекратились, все летательные мышцы в его теле отмерли, остались рядовые – разгибатели-сгибатели, антагонисты-синергисты.

      Был ведь когда-то и Олег Яворский юный, статный, как и его тезка, белый клен явор. Мечтательный и вдохновенный. Родился он и жил полжизни в омском пригороде. Омск походил на то, что вышло бы, если б Всевышний взял село и город и, встряхнув как следует в горсти игральные костяшки деревянных домиков и шашечных многоэтажек, бросил их на сибирскую равнину у слияния двух рек.

      Однажды в солнечном классе начальной школы, где парты гравированы первыми непристойностями, где зубовный скрежет мела, от какого выбегают на спину мурашки под форменным пиджачком… так вот, сказала как-то раз Яворскому седенькая учительница, что у него, у шалопая-то, дворянская фамилия. Мельком обмолвилась, чуть обронила. Ан-нет, словом своим оставила пробоину – предтечу пулевых отверстий, – и в ту дыру хлынуло прошлое страны, как воды Желтого моря в открытые кингстоны крейсера «Варяг», как толпы смертников на Ходынское поле, неся смятение в мальчишеское сердце. Огромная гордыня маленького существа получила богатую пищу. Его воображению мерещились террасы, вечера, белые скатерти, и занавески, подлетавшие от ветра. Сады, где гиацинты-ландыши льют нестерпимо сильный, будто бы инопланетный запах. Гостиные, в которых собираются на вист, играют на рояле. Слуги разносят кофий в тоненьком фарфоре – кажется, если чуть сильнее пригубить из чашечки, недолго откусить кусок. И, вроде, даже было в дальнем Подмосковье на реке Оке дворянское имение Яворово, одноименное… Олег и книжку начинал читать – какое-то «Дворянское гнездо», но бросил, длинно.