скептически:
– Тебя знаешь, куда определят?
– Уж лучше туда, – сказал я обреченно.
– Ничего не лучше. Оставайся ночевать у нас.
Мы сидели в ее летней чердачной комнате под светом голой лампочки, и этот открытый свет, не оставляя теней, опускался на светлые волосы и тускло блестел, как вечернее солнце на соломе. И в этом свете видно было, что передо мной друг.
– А можно остаться? – спросил я
– Конечно. Жорж уже спит. А остальные ничего не скажут.
Остальные – это мама и бабушка Матрена Иезекиевна. Это я так запросто после долгих тренировок – Иезекиевна. А поначалу… Она мне даже разрешала ее просто Киевной называть и даже бабой Мотей.
– Ну, переночую, а дальше?
Как я завидовал ей сейчас! Пойдет она к себе в комнату, ляжет спать и… И ничего. Утром проснется и все в порядке.
– Подожди, – сказала она. – Тебя мама будит по утрам?
– Будит, – не совсем уверенно сказал я. – Хотя сейчас она на кухне такое несла…
– Но будит пока?
– Будит. И отец тоже.
– Ну вот, а говоришь, не видят. Кого-то же они будят по утрам?
– Кого-то будят. Но мне кажется, не меня. Это даже не как во сне, когда все не по-настоящему. Это… как будто я вижу одно, а они – совсем другое. И тетка эта… Она из-за ковра выходит. Я еще первый раз заметил: она задом-задом и к стеночке, а потом как-то вдруг – раз, и нет ее. Не пойму, откуда она вылезает? Я уж и ковер приподнимал, но за ним двери нет.
– Может, она из него выходит?
– Как это? Из кого «из него»?
– Из ковра! Нужно снять его и выбросить.
Молодец Норд! Чего я то ждал? Так все просто. Молодец!
Я так обрадовался, что подскочил к ней и поцеловал. Куда-то в глаз.
Она сказала:
– Научись, потом целуйся.
А с кем же я научусь, если целоваться только «потом»? Но главное-то, главное: ковер – вон! И все проблемы – вон!
– Пойдем? – сказала моя смелая подруга.
– Сейчас? – усомнился я.
– Конечно. Заодно я на твоих родителей посмотрю: что там с ними? Может быть, меня они разглядят получше, чем тебя.
Девочка Норд всегда стремилась к действию. Я подумал и согласился.
3. В саду. С тараканами в… голове
Норд открыла окно, и мы выбрались на крышу. Было не очень высоко – метров пять, но темно, черно за карнизом, а над головой совсем близко блистали огромные звезды. Казалось, что мы высоко-высоко, над пропастью, клубящейся тьмою.
Пальцы мои впились в железные ребра листов кровли и не хотели разжиматься.
– Ну, ты где? – донесся из темноты ровный голос, в котором не было ни осуждения, ни нетерпения. Она всегда была спокойной и целеустремленной. И в такую жуткую минуту лучшего друга я желать себе не мог. С ней я обязательно выберусь из кошмара, в который попал. Только нужно слезть с крыши.
Слева от мезонина стояла огромная серая лестница с провисшими ступенями. В темноте ее не было видно, но Норд, уже перебравшаяся