мне, дорогая, что, когда вернусь из похода, у Мишутки будет уже и сестренка… – сказал он, усмехнувшись. – Уж больно жарко ты меня обнимала…
Мария, приподнявшись, обняла его:
– Так ведь это же в последний раз перед долгой разлукой, милый… А насчет дочки – все, конечно, может быть. Хотя бабка Фрося и присоветовала мне кое-какие снадобья… – застенчиво заметила она.
– Ну это уж ваши с Фросей бабьи дела… – Мария смущенно опустила глаза. – Ох, уж мне эта повитуха, – покачал тот головой и усмехнулся, вспомнив, как та чуть было не лишилась чувств, когда он после успешных родов Марии протянул ей в качестве благодарности за рождение сына серебряный целковый[39].
– Что это ты заулыбался, Афонечка? – обеспокоенно спросила она.
Тот, несколько удивленный ее вроде бы беспричинным беспокойством, пояснил:
– Да вспомнил о том, как разволновалась бабка Фрося, когда я дал ей целковый после твоих родов.
Мария облегченно рассмеялась:
– Еще бы! Да ведь для нее же это очень большие деньги, потому как так же, как и я, она – дворовая, деньги которой не положены. – И с горделивыми нотками в голосе добавила: – Она сама сказала мне, что, мол, у меня очень даже щедрый муж.
– Надо же, оказывается, какая неслыханная щедрость! – со вздохом покачал он головой. – Эх, нищета…
Встав с кровати, подошел к кроватке сына. Поправил сбившееся одеялко. Подошедшая Мария прижалась к нему своим гибким телом, счастливо глядя на его просветлевшее лицо, которого таким вроде бы еще и не видела.
– Все! Пора, Маша… Береги сына. Жду тебя с ним на пристани.
Пристань была полна народу. У четырех дощаников, причаленных к пристани в ряд, спиной к реке в две шеренги были построены казаки и стрельцы отряда. Перед ними, на некотором удалении, стоял воевода, который выделялся своим богатым одеянием: красный бархатный кафтан с опушкой по подолу и воротнику соболиным мехом, кушак и петлицы на груди расшиты золотой нитью; на соболиной шапке речным жемчугом крупно белел вышитый византийский двуглавый орел. Рядом с ним стоял Афанасий, а чуть сзади них – Мария с ребенком на руках.
– Ну что же, Афанасий, обо всем мы с тобой уже переговорили, так что с Богом!
– Спасибо вам, Давыд Васильевич, за все!
– Полноте, Афанасий! Ведь общее дело делаем во славу Руси нашей, – с чувством произнес тот и осенил его крестным знамением.
Афанасий повернулся к Марии, которая со смешанным чувством тревоги и гордости за мужа смотрела на него. Поцеловал сына, который своими ручонками тут же попытался вцепиться в его бороду, затем жену, которой хотелось со всей женской страстью прижаться к нему, но она тем не менее помнила о том, что кругом полно людей, и потому лишь сдержанно ответила на его поцелуй. Затем повернулся к воеводе:
– Прошу вас, Давыд Васильевич, позаботиться о моей семье. В случае чего, конечно…
– Не беспокойся, Афанасий! Как-никак, а я же все-таки крестный отец твоего первенца. Или запамятовал? – улыбнулся воевода.
– Такое не