умолкает…
Мы опять с Жорой целуемся, и все повторяется.
– Господи! Да сколько же можно? – Опять недовольно ворчит и ворочается Амадо. – Вы, или заканчивайте, или вылезайте и не мешайте. Тоже мне, полуночники, влюбленные!
Я прижимаюсь к Жоркиной груди и тихо хихикаю. Чувствую, по колебанию груди, что и он тоже смеется неслышно. А потом тянет меня за собой и лезет к выходу из палатки. Я за ним. А то, как же? Ведь мне без него уже никак нельзя, и нас словно неведомой силой тянет вместе выйти в ночь и под звезды. Вылезли тихо, он ждет, а потом мы тихонечко и на цыпочках отходим…
– Жора! Жорочка! Как хорошо! Боже, а звезд сколько!
Небо усыпано тысячами звезд, и я замираю, мне кажется, что от этого звездного света все как будто словно днем озаряется ими в причудливом свете. Рядом в темноте, за темным обводом палатки тихонечко журчит ручей, а еще ближе родное и такое любимое плечо Жорки. От него чуть пахнет дымком костра и тем необъяснимым и волнительным, но его запахом, от которого у меня замирает сердце, когда я его вдыхаю, уткнувшись в его грудь.
Мне на душе так хорошо, что хочется прыгать, скакать, орать во все горло. Но все наши ребята уже утихомирились и спят, или делают вид, что спят. Хотя, спят, наверное, уже так, как натопались с рюкзаками за спинами. Я тоже страшенно устала, но меня охватило такое состояние, словно я в полудреме какой-то, словно во сне, но это, с одной стороны, а с другой, я все жду и жду чего-то от наших поцелуев и все никак не могу остановиться.
Кто бы подумал, что я, такая правильная и строгая во всем, что касалось всегда отношений с мальчиками, так сама буду во всем нарушать свои же принципы. А еще, я совсем не раскаиваюсь в том, что делаю сейчас с ним, наоборот, мне все время хочется этого с ним и я как дурнушка, лезу, и лезу к нему с поцелуями, со своими распухшими, и покусанными губами. Каждый раз, когда я касаюсь его губ, во мне что-то звериное шевелится и просыпается, словно я тигрица какая-то. И пока я прижимаюсь к его горячим, и плотным губам, у меня внутри что-то, волнующее, поднимается, обдавая тело тревожной и теплой волной, увлекая сознание куда-то вглубь в тьму – тьмущую ощущений неожиданных, и тянущих за самое живое, что есть во мне от женщины. Я и пугаюсь этого и хочу опять ощущать все, а сознание-то подключается, и пробует донести до меня, чтобы я не увлекалась, остерегалась чего-то, и как только я с ним соглашаюсь, новая волна от поцелуя сметает, отбрасывает все сомнения, и я опять жду, хочу все сначала. Эти желания как наркотики, правда, которых я никогда не употребляла, но так их действие представляла и сравнивала себя. Я становлюсь наркоманкой поцелуев, ощущений его рук, крепкого и сильного тела. Я становлюсь кошкой, которая ждет угощений его губ, изгибаясь, растворяясь в его объятиях, ощущениях его прикосновений.
– Идем! Идем дальше. Ребята услышат. – И мы, взявшись за руки, осторожно идем вдоль горной реки, по еле различимой тропе, спотыкаясь о корни и камни. Но в ушах только шум воды на перекатах.
Мое сердце