с концами. Приходилось подрабатывать уборщицей, пока девочки не выросли. Но и сейчас ей не хочется возвращаться домой, где каждый угол, каждая вещь напоминают о том, как это все досталось. Был еще один человек в жизни, но тот не сумел даже стать нормальным квартирантом.
Как смешны теперь былые иллюзии! Вот и она говорит «мужик» вместо «мужчина», много курит и все чаще прикладывается к вину, от которого хоть на время поднимается настроение. Но еще случаются с ней те странные минуты, когда проснувшись утром, она испытывает странное томление от увиденного незнакомого человека, с которым только что разговаривала, любила… И как ни старается она запомнить его черты, – они расплываются, уходят, оставляя чувство горечи от своей плывущей куда-то жизни.
…Она сразу заметила этих двоих у окна. Один большой, грузный, с отвисшими щеками, что-то весело говорил товарищу. Другой – маленький, стройный, с аккуратной стрижкой. Глаза у него были синие и серьезные. Она поняла, они из «интеллигенции»… Ее всегда тянуло к таким людям. Она считала их умнее себя и завидовала их яркой, интересной жизни.
Она стояла с тряпкой в руках и прислушивалась к их разговору. Доносились обрывки фраз… «искренность», «выражение», «свой путь в искусстве»»…еще какие-то слова, которые в этом кафе выглядели чужеродно. Слова были такими нарядными и чужими, как те иностранные вещи, которые изредка бывали в ее квартире.
Кажется, у них что-то не ладилось. Они спорили весело, уверенные каждый в своем. Толстяк жестикулировал, изображая кого-то в лицах. А маленький красиво ел, с улыбкой поглядывая на приятеля. Но она чувствовала его озабоченность, и ее тянуло помочь ему.
Когда она подошла к ним, оба уже уходили. Маленький художник стоял так близко, что она видела его светлый открытый лоб. Он смотрел на нее, и она чувствовала, как внутри прокатывается ветерок, – такой нежный и тревожный. Она что-то ответила, и оба удивленно переглянулись. Толстяк миролюбиво улыбался, а маленький еще раз поблагодарил.
Она смотрела им вслед, отодвинув штору. Большой шел, небрежно раскачиваясь. А маленький, в узком плаще с поясом, строго глядел вперед. Они продолжали разговаривать, и никто из них не оглянулся.
А ей почему-то захотелось плакать. Захотелось захныкать, как когда-то в детстве, когда накатывалась тоска, а мама гладила по голове и говорила, что все будет хорошо.
Где то на Земле
Зимой он заходил в эту пельменную согреться и, не глядя на окружающих, суровый, отчужденный, сушил вырванные ветром слезы. Бонд стоял у оконной стойки и смотрел на дорогу, по которой пробегали прохожие. Головы их были опущены, лица укрыты воротником. Сероватые тени показывались из тумана и вновь растворялись в морозной дымке.
Отсюда начиналась окраина с ее приметами новостроек: ямами, рытвинами, грудами мерзлой земли. Напротив – недостроенный панельный дом. Дорога у стройки завалена досками, обрезками труб. Из прикрытой щитом канализации вырывается пар.
Дальше,