нужное фото, он сколотил по размерам фанерный ящик, вымазал его грязью и даже опалил паяльной лампой, Посылка, пострадавшая от взрыва… Ящик стоял загадочно, передавая эпоху страданий, боли, эпоху необходимости друг в друге.
Целый день они с музейной художницей Леной укрепляли привезенные экспонаты. Ивану Петровичу нравилось работать с этой женщиной. Чернобровая серьезная «дивчина» трудилась душевно и толково. У нее всегда был план работы, – рисунки, макеты, которые она мастерила дома. В то же время, как профессионал, она допускала импровизации, творческие находки. Так офицерские сапоги возле одетого манекена, она поставила не на бархатный подиум, а на обычный овощной ящик.
К вечеру, однако, Иван Петрович почувствовал себя хуже. Словно зачерпнул от выставки лишнего. Какая- то тяжесть сдавила грудь, и домой он шел медленно, с остановками. Город жил своей жизнью, и прохожие возвращались с работы, не глядя на уставшего работника. «Выпить, что ли?»
Он пошел обходным путем, чтобы заглянуть в магазинчик. И проходя мимо мусорных баков, заметил старую выброшенную куклу, что валялась рядом с отходами. Обычная старая кукла… Глаза пупса белели стертой краской. Оглянувшись, Иван Петрович вызволил куклу из мусора и сунул в карман. Для чего? Поступок странный. Но, порой, мы все делаем что-то необъяснимое.
А дома Ивана Петровича ждал сюрприз. В записке жена извещала, что уехала в деревню на пару дней. А потому Ивану Петровичу придется самому готовить и вставать по будильнику.
– Нет худа без добра, – вздохнул мастер. Он вынул пупса, обмыл его и поставил на стол, прислонив к вазе с салфетками. Затем принялся чистить картошку, заодно раздумывая, как же ему устроить праздник одиночества. Здесь, правда, ему фантазия отказала в пользу обычной чекушки.
Балда.
Недолго думая, Иван Петрович решил нажарить картошки с лучком и острой приправой. Пока сковородка шкварчила, он с удовольствием походил по квартире в трусах. Приятная свобода, о которой он скучал, шевелила волнами тело. Сидя на унитазе, намеренно не закрыл дверь, разглядывая предметы в прихожей. Потом закурил на кухне, стряхивая пепел прямо в умывальник.
Резиновый пупс неявно выражал сочувствие. Иван Петрович дружелюбно рассматривал гостя. Таких теперь не делали, с одним туловищем и большой головой. Скорее всего, кукла изображала ребенка. Но оттого, что краска истерлась, пупс походил на старика – мыслителя, лысого, с ироничной улыбкой мудреца. « Сократ… Сначала тесал камни… Потом босой ходил по базарам. А может, Ляо – Дзи… Словом, философ – Балда».
Иван Петрович налил еще рюмку, смачно глотнул содержимое, нюхнул хлеб. Чекушка, не прячась, стояла на столе. Было приятно выйти в комнату, затем вернуться, – стоит себе… Опять выйти, вернуться – стоит! Настроение улучшалось.
Он сидел на мягком стуле, принесенном из комнаты, и поглядывал в окно на фигуры девушек. Даже теплая одежда не скрывала их прелестей. «Когда-то