что сперва, ополоумев, она чесала напропалую, а после стала шарахаться и отмахиваться. Что же, получается, что гадюка её догнала?
– Это и непонятно. Поэтому я и говорю, что это – не мой профиль. Тут я бессильна. Это надо обращаться к психиатру. Я только предположила про гадюку. Ведь должно же быть разумное объяснение.
– Да… какие-то неясности. Вера никого не видит, а Люся отмахивается… м-да уж…
– Вот видите!
– И что же ещё говорила эта Люся? – спросил участковый, размышляя, надо ли возбуждать дело… ведь подобное в рапортах лучше не писать, да и для всех будет сплошная польза, если прикинуться, будто вообще ничего не произошло.
– Говорила, насколько я разобрала, что ею хотели воспользоваться.
– Как это?.. Кто?
– Не сказала, но бормотала, что он вроде как был то тут, то там, то спереди – всюду!
– К-х… кх-кх… Надо же! Что делается, а? Как же это?.. Вообще-то, чего только не встретишь на белом свете. Но, думаю, что всё это – последствия какого-то действительно пережитого сильного потрясения. Наверное, на неё кто-то выскочил или вдруг вышел из зарослей, когда она отлучилась по делам. Она и испугалась. А после ей всё чудилось, что он её догоняет, и что наконец догнал.
– Наверное.
– Но мне вот что не понятно, зачем настолько-то пугаться? Чего так нестись и визжать? Тем более рядом была Вера. Он, если это мужик – да и кому ещё быть? – он, небось, её визга испугался не меньше, чем она его появления, так что его след простыл сразу же!
– Она ещё девушка, – сказала как-то виновато Марья Тимофеевна.
– У неё никогда не было мужчины? – удивился Залежный. – Тогда понятно. Честь бережёт! Похвально.
– Зачем же вы шутите, Кирилл Мефодьевич?
– Уж какие тут шутки! Наголодалась девка. А при таких делах померещиться может всякое… даже кусты оживут.
– Марья Тимофеевна! – подходя к ним, обратился водитель "Скорой". – Нам пора ехать. – И добавил: – Если вы, конечно, закончили.
– Да-да, Миша! Я всё, сейчас иду.
Миша без стеснения сорвал пяток переспелых вишен с дерева в огороде и вышел за калитку, возвращаясь к машине.
– Да! – заговорил Залежный. – Зачем я, собственно, сюда подъехал. Я, собственно, был у Крушинина. Он вернулся спустя три дня…
– Вы говорили, – прервала его докторша.
– Да. Вот. Он пришёл весь в ушибах и порезах. Он очень утомлён. Думаю, что за все три дня ему не довелось ни разу нормально поспать. И, возможно, он толком ничего не ел. Вот.
– Слушаю.
– Он спит. Я не стал его тревожить. Он спит как убитый – ни на что не реагирует.
– Пожалуй, правильно.
– Да, кх-кх… Мне всё же придётся его допросить… потом, и, если с ним случилось что-то серьёзное… может, где-то там кто-то его ударил, и от этого он оказался в беспамятном состоянии, и так вот бродил по лесу, пока не пришёл в себя, и наконец отыскал дорогу к дому…
– Угу… мне заехать? Посмотреть его?
– Был бы очень обязан! Это бы очень упростило дело… чтобы больше никого не вызывать… пока. Может, оно и нет ничего – простой пустяк, а я подниму