подумал я».
Оно сделало ещё шаг, и тогда мне показалось, что стоит начать бежать. И я побежал по склону, вверх, к цивилизации, где меня хоть кто-то мог защитить или хотя бы дать хрупкое ощущение безопасности, но драться с этим монстром мне не хотелось, не хотелось вновь отбирать чью-то жизнь ради своей, по большей части, ничтожной.
Я услышал позади себя душераздирающий крик Зака. Он был действительно в ужасе, его убивала боль, кровь и внутренности, вываливающиеся из его тела; ненависть и страх перед законом, стыд и жалость к самому себе. Он умирал, а я бежал прочь, пытаясь выбросить этот ужасный крик из своей головы, но ничего не получалось – он навсегда въелся в память как напоминание о собственной жестокости и внутренней слабости.
Я выбрался из оврага и бежал на свет, что виднелся из-за деревьев вдали. Знал, что там был наш старый городок, в котором мы оба выросли и в котором двое из него погибли в тот роковой день.
Когда я выбежал из леса, то тут же рухнул на холодный снег и, положив руки на лицо, понял, что они в крови. В моей, в крови Зака. Я стал убийцей, и теперь на мне лежал огромнейший груз, которой мог и не потянуть, ведь отнимать жизнь порой бывает так просто, но жить с этим оказывается в разы сложнее.
В тот день я впервые увидел Жнеца.
Глава II
Никто никогда не узнает об этом. Всё, что произошло в тот роковой день в лесу, все смерти и вся кровь, что теперь несмываемым пятном осталась на моей душе и руках, все крики отчаяния и тёмная красота погибели – всё это теперь там. В обычной жизни не место этому, не здесь, не в этом веке и даже не в этой Вселенной. Смерть для всех – это слово, вселяющее ужас. Оно заставляет нас бояться себя, других, Бога и молиться ему же ради спасения после того, как умрём. Но так не будет. Кто знает, хочет ли Он видеть нас рядом с собой, таких ничтожных, порочных людей, что прожили жизнь на огромном камне, летящем в бесконечной пустоте и начала времён во тьму обволакивающей бесконечности.
Крик Зака ещё долго преследовал меня. Просыпаясь в холодном поту после очередного кошмара, я стоял на крыльце своего ветхого дома на берегу моря и курил, пытаясь выгнать этим дымом дух того, кто в детстве испортил мне душу. Не было в этом какой-то особой романтики, как мне казалось раньше, когда я был молод. Скорбь не самое хорошее чувство, оно играет внутри словно расстроенная скрипка, на которой пытаются играть грустную мелодию – в ней нет абсолютно ничего, никаких чувств, никакого сожаления или жалости.
С моего двора открывался вид на старый порт, что был вдали от нашего маленького городка: невзрачный, с одним каменным пирсом, к которому дай Бог причалит пару кораблей за весь год. Рыбаки там были частые гости, они приходили с самого утра и сидели там до вечера, пока последний луч солнца не исчезнет с вечернего, по-настоящему тёплого для этого времени года неба. Там всегда было тихо, и мне это нравилось. Шум, гам, толкотня вечно стремящихся куда-то людей – всё это не для меня. Жизнью