а это ещё кто?» – мысленно простонал Дариор.
– Добро пожаловать в шато Рено, сир, – поклонился незнакомец. – Моё имя Эймери, я дворецкий.
Говорил он сухо и гордо, как будто считая себя важнее всех окружающих. На вид дворецкому было лет шестьдесят, не меньше. Однако, несмотря на возраст и величавый вид, его глаза лучились живостью.
– Я всегда на посту, вам стоит только позвонить, – и он указал на бархатную ленту, висевшую около кровати. – Или вы можете всегда найти меня в левом крыле дома, – объяснил Эймери. – Немедленные распоряжения будут?
Дариор подошёл к дворецкому и внимательно взглянул ему в глаза:
– Скажите, Эймери: вам знакомо имя Бист Вилах?
Ни одна мышца не дёрнулась на лице дворецкого. Он остался точно таким же невозмутимым.
– Нет, сир.
Тогда Дариор решил спросить о другом:
– Эймери, вы, должно быть, давно живёте в замке?
– Двадцать два года, сир. Ровно столько, сколько лет этому замку. Я прибыл сюда с Родоса вместе с доблестным Симоном из Метца и участвовал в строительстве стен.
Дворецкий отвечал спокойно, даже несколько уныло. Видимо, эти вопросы задавали ему уже не в первый раз.
– Вы, разумеется, ничего не знаете о Палестинских архивах? – спросил Дариор.
– Знаю, но не больше, чем все, – ответил Эймери. – Ваш отец в своё время задавал мне тот же вопрос, сир. И теперь я отвечу на него точно так же. Мы отплыли с Родоса вместе с каменщиками и плотниками на пяти галерах. В общей сложности двести человек. На одном из судов везли часть Палестинских архивов. Прибыв сюда, в горы, мы наткнулись на древнеримскую крепость «Aurea aquila», что дословно означает «Золотой орёл». Эта твердыня когда-то защищала Нарбонскую Галлию от нашествий иберов. Крепость, когда-то большая и грозная, была наполовину разрушенной. На её месте Симон де Метц решил возвести новый оплот иоаннитов. Первым делом мы отстроили шато для Симона и лишь потом приступили к возведению хозяйственных строений и стен. По моему скромному разумению, всё это время архивы хранились в шато Симона. Однако потом по его распоряжению римские клоаки и коммуникации, расположенные под замком, были расширены и превращены в целый лабиринт, куда Симон и поместил архивы. Но куда именно – неизвестно, поскольку через два дня в шато начался пожар. Сгорела половина здания, а вместе с ней – и Симон. Его изуродованные останки захоронены в склепе на родовом кладбище госпитальеров.
– А что с шато?
– Потом ваш отец отремонтировал дом и пристроил к нему флигели. Поэтому-то шато и носит имя Рено. От старого здания Симона здесь остались только первый этаж да винный погреб.
Стоило дворецкому умолкнуть, как с лестницы послышались торопливые шаги, и в спальне появился Лафос.
– Прощу прощения, сир, – молвил он, поклонившись. – Прибыли Жан де Борн и Озанн де ла Терра. Изволите принять?
Дариор