вам этот завтрашний день?
– Почти впору, но, пожалуй, чуть длинноват.
– Эт мигом! Чуть подрежем закат,
Подошьём вот эту оборку-тень,
Чтоб и оборотень не прошмыгнул.
Портной залезает на стул,
Щурится, бурчит: вот-вот…
Отрывает зубами иголку.
– Всё! Вам очень идёт!
Кстати! Можем ещё набить вам наколку.
Что-нибудь бодрое. Ну, скажем, «смерть – врагу!»
Но я отстраняюсь. Говорю: нет, нет…
Расплачиваюсь на бегу.
Портной несколько раз стреляет мне вслед.
Самолёт продолжает взлёт
Самолёт долго набирал высоту полувойны,
Тормозя на ухабах полураспада.
У каждого – во́лны совести разной длины.
И душа – собственного формата.
Знаешь… когда отцветает время, отраженья становятся одиноки.
Если судят, лаская личный аршин, мгла открывает счёт.
Реальность без людей – идеальна. Она подведёт итоги.
Самолёт продолжает взлёт.
Стоп!
Садимся в трамвай.
Места для поцелуев. Всё, как всегда:
намасте, финты и подножки, крики «банзай!»
– Дамы и господа,
мы рады приветствовать вас
на борту нашего сна.
Генератор случайных биомасс
выводит на экран образ пилота в виде дна
перевёрнутого окна.
Оглядываюсь. Водитель
параллельного трамвая ещё хуже,
пожалуй.
Он так зарос рогами, что они разрывают китель.
Выдают информационные жала,
беруши.
Я беру немного гранат.
Дальше – киножурнал, реклама,
коктейль, салат;
чуть новостей:
в прифронтовой полосе
инспекция ОБСЕ
обнаружила клюв
гигантского марсовидного гиппопотама;
двояковоскресший репей
встретился со своею женой из будущей реинкарнации.
Тут – обрыв ленты, помехи в рации,
невнятное «бу-бу-бу»,
точки, тире, титры,
прозрачные руки, вырастающие на лбу,
загораживают глаза.
Голосуем «против», но многие – «за».
Каждый метит в наполеоны, махатмы, арбитры.
Штыковая атака.
Барабанная дробь. Кто-то (мечтательно):
о нас ещё сложат саги…
Кто-то (выдохнув): прошла по касательной…
Возгласы: оккупант!!!
(Кричат сразу со всех сторон.)
Все вскакивают, пытаются друг друга бодать
отражением фантомных пант;
поминают старорежимный ять.
Летят самолёты, мчит кавалерия.
Я подаю тебе руку. Шлюз-парашют-земля.
Всё. Стоп. Прорастаю, становлюсь деревом,
лесом, сельвой, тайгой.
Ты – где-то в ветвях, словно наяда.
Радуга твоих волос кружит пургой,
плывёт, словно осень, впадая в ближайший весенний дом.
А в это время мой совсем другой я,
замыкая