одёжи не носит… Привратник наш.
– Это тот, что под розами живёт? – Осведомилась акула.
Сари подтвердила кивком.
– Старый стал, дикий. Всё про прежние времена разговаривает…
Она оборвала себя, не желая наскучить усталым с дороги людям, или так показалось Веде.
– Вы с ним не очень.– Добавила хозяйка, поднимаясь.
Она принюхалась – в распахнутые ставенки потёк чудеснейший запах, от которого у Веды даже зубы защёлкали.
Пройдясь по комнате и выглянув за дверь, Сари что-то кому-то крикнула очень повелительно. Должно быть, поторапливала. Вернувшись на своё место, с которого она убрала уютно потёртую подушечку, Сари вспрыгнула на ветку и, расправляя складки одежды, красиво свисавшие с хвостом до паркета, повела приятнейший разговор – спросила сначала про «жужжалку» -так она именовала владельца бензоколонки и, вновь посетовав на его наглость, заговорила про жару и дорогу.
Говорила она вроде бы обычные вещи, но так ловко оправляла свои бесконечные юбки, пошучивала, а, главное, так вовремя угостила их разведённым с водою медвяным каким-то винцом, внесённым в сверлёных бамбуковых тростях одним из благонравных котят (тем, что старше) и собственноручно раскупоренных ею, причём, с горлышка каждого сосуда была снята сургучная печатка на берестяной ленточке – что истомлённые дорогой и жарой, не говоря уже о переживании на поле с перепёлками, Всеволод и Веда ожили и почувствовали себя посвежевшими. Они тоже ощутили в себе силы вступить в разговор, поддерживаемый дотоле в основном хозяйкою.
– А где все? – Отпивая из гладкого и тонкого бамбукового бокала полглотка прохладного и острого лёгкого вина, спросила Веда.
Сари предупредительно протянула салфетку дракону, кашлянувшему и смущённо отирающему тылом руки губы, и другой лапой махнула в сторону люльки:
– Ушли на быков. За лес, на север. К вечере будут.
Она улыбнулась, не размыкая губ:
– И будут рады. Не часто…
И она замолчала, устыдясь, видно, что гости могут принять эту радость за обычные хозяйские словеса при появлении негаданных нахлебников.
Тут обе створки двери из морёного и не осквернённого краской серого благородного дерева, разошлись, и внесена была юными котами на овальных двух подносиках гигантская рыжая яичница – все глазки отдельно.
Всеволод вспомнил про перепелиное яйцо и потупился.
– Да зачем вы придумываете.– Еле вымолвил он и осёкся совсем, как Сари, но по другой причине: его заглушила яичница.
Ах, как хороша яичница-чирла в жаркие четырнадцать часов на Большой сурийской дороге.
Веда, ничуть не застеснявшаяся, воскликнула:
– Да тут все сурийские яйца! – чем вызвала довольный смешок суетившейся с достоинством возле яства хозяйки.
– Ну, это не последние.– Всучивая каждому на колени подносик с громко разговаривающей и бранящейся яичницей, успокоила.
Белок был белее глаз чернокожего