Мама страдала от ограничений, налагаемых патриархальной жизнью семьи. Надлежало точно соблюдать время завтрака, обеда и ужина, проходивших за большим столом под председательством моей бабушки. Требовалось быть внимательным ко всему, что говорилось, не смеяться слишком громко, не перебивать старших. Кроме того, надо было участвовать в нескончаемых молебнах в домашней церкви по поводу годовщин здравствующих родственников и в молитвах за упокой души дедушки. Мама хотела жить в своем собственном доме и быть более независимой.
В 1902 году отец построил большой особняк[3], один из лучших и самый современный в городе, первый, в котором было электричество (оно вырабатывалось несколькими электрогенераторами, размещенными в подвале). Это был также первый в Саратове дом с зимним садом. С приходом зимы через двойные окна можно было наблюдать за падающими снежинками изнутри, где было очень мило находиться среди экзотических растений и пальм.
Когда дом был роскошно оформлен в стиле эпохи, с обилием шелковых драпировок, позолоты и хрустальных люстр, молодые хозяева устроили в нем большой прием. Легко представить, какое впечатление произвели эти анфилады залов, залитых светом, на людей, которые все еще пользовались керосиновыми лампами. Встречая гостей наверху величественной мраморной лестницы, мама чувствовала удовлетворение: она имела все, о чем мечтала в девичестве. Позже она расскажет нам, как была тогда легкомысленна и неразумна.
На одном из приемов в этом доме мама познакомилась с архитектором. Его звали Александр Легран, он был французом, родившимся в России. Ему было сорок восемь лет, маме – двадцать три года, моей сестре Ксении – два, а я только что родилась. Это событие изменило нашу судьбу. Мама говорила нам, что в тот вечер она словно пробудилась от сна. Вся окружающая роскошь, весь успех в миру предстали суетными и ничтожными. Впервые она увидела, что мой отец очень молод, с его неловкими манерами и застенчивостью.
В течение зимы 1904 мама поняла, что ее брак был ошибкой и глупостью. Она попросила отца дать ей развод. Она была лютеранкой – это не представляло для нее никакой трудности в религиозном плане. Позже она говорила нам, что сама не понимает, как ей хватило сил и храбрости бросить вызов общественному мнению в этой провинции, где традиционно развод считался предосудительным и позорным. В голове у нее была только одна мысль: заново начать свою жизнь с Леграном. Что касается моего отца, он отказался дать развод в надежде, что однажды мама переменит свое решение. Они оба поженились слишком молодыми, оба были ослеплены легкостью и блеском жизни, а теперь оказались на краю пропасти. В конце концов, не выдержав напряжения бесконечных споров, отец согласился на развод, при условии сохранения опеки над детьми.
Мой отец был замкнутым и довольно застенчивым человеком, а также очень мягким. Видя отчаяние мамы, он отдал ей детей. Мама отправилась вместе с нами в столицу, и бабушка Керн поехала с нами, потому что в то время было неприлично,