тихо проговорил тот. – Вот, получи теперь.
– Не пойму тебя, князь, – нахмурилась Устинья.
– Тебя! Тебя он хочет, сука неугомонная! – закричал Борис. – Сколько девок вокруг, молодых, румяных! Кровь с молоком! Так нет – подавай ему эту, тощую да старую! Не иначе как мне назло. Только какая ему с того польза?! Чем я обидел хана?!
– Хан Менгу-Темир хочет провести со мной ночь? – переспросила потрясенная княгиня после паузы.
– Да нет, глупая, выше бери! – прищурился князь – В Орду он тебя забрать решил. Или так брата хотел на гнев вывести? Знает же, что Ярослав лучше умрет, чем бесчестье допустит.
– А ты, князь? – спросила с вызовом Устинья. – Допустишь, чтобы твоя жена с другим легла?
– Я… – он отвел глаза. – Да что ты несешь, юродивая?..
– Тогда зачем ты мне это сказал? – не унималась она.
– Да чтоб ты знала, неугомонная, под какие образа мужа подвела.
– А может – наоборот? – усмехнулась княгиня. – Окажешь услугу хану, а он за тебя словечко в Орде замолвит.
– Замолчи! – заорал Борис. – А то на веревке в Орду побежишь!
И он выбежал, хлопнув дверью. Когда Матрена вошла, то увидела, что Устинья сидит на скамье, глядя перед собой невидящим взглядом.
– Сдал, сдал жену, Иуда, – бормотала она.
Матрена быстро все выведала у княгини и начала выть.
– Матушка моя милая! Голубка моя нежная! Бедные мы с тобой, горемычные! На смертушку лютую собираемся. У-у, ирод поганый! Не мужик это – змей подколодный! Где ж это видано – родную жену татарину отдать!
Видно, голосила она громко, потому что ни Матрена, ни Устинья не заметили появившегося в дверях Ярослава. Матрена спешно выбежала, оставив их одних.
– Сядь рядом, невестушка, – тихо проговорил Ярослав. – Видит бог, милая, я не хотел этого. Но и мужу твоему тут сам великий князь не указ.
– Он верно все решил, батюшка, – покорно сказала княгиня. – Нечего за меня, сошку малую, такую тьму народа в Орду посылать. Я бы их женам и матерям в глаза бы смотреть не смогла.
– Ты уж держись, милая, – с трудом выговорил князь. – На народе-то слезы не лей. А то сама знаешь – решат, что мы тебя неволим, волноваться начнут, еще, чего доброго, повторится новгородский бунт.
Устинья кивнула, не глядя на него. Ярослав помялся в дверях и тихо вышел.
– Что тебе великий князь сказал? Может, заступится? – неслышно подкралась к ней Матрена.
– Просил на народе не выть, когда с рогатым в Орду поеду. А то еще подумают, что то не мой позор, а их, светлейших. А так все ясно: неверная жена и милостивый муж. Другой бы убил на месте, а этот – с полюбовником в Орду отпустил, – с вызовом проговорила Устинья.
– Да вела б ты себя, как нормальная баба, – сейчас бы уже сидели на печи, ели калачи, а не на смерть собиралася.
И тут Устинью осенило.
– Нормальная баба, говоришь? – на ее губах заиграла недобрая улыбка.
Посольство хана готовилось покинуть город, воины строились в ряды, кто-то усаживался в повозки. Ярослав и Борис, сидя верхом на конях, наблюдали это