нелепая безвкусица, – поднявшись с кресла, провозгласил лорд Редесдейл на всю библиотеку.
Эта сцена могла бы показаться странной любому, случайно заглянувшему в библиотеку, поскольку на первый взгляд лорд находился там в полном одиночестве. Однако под столом, скрытые от всех накрахмаленной белой скатертью, сгрудились пять сестер Митфорд и их новая помощница няни. Нэнси читала вслух обожающей ее аудитории последнее издание книжицы «Бойлер». Тем утром она шепнула Луизе, что страшные истории Подвального Угрюмца для нее на самом деле написала она сама. Угрюмец сочинял только жуткие сказки.
– Их они гораздо больше пугаются, – давясь от смеха, пояснила мисс Митфорд.
Ее отец, вероятно, не был столь благодарным слушателем, но буквально за несколько дней Кэннон успела понять, что известная поговорка в данном случае не применима, поскольку язвительный «лай» лорда Редесдейла неизменно ранил больнее, чем возможные укусы [9].
Нэнси высунула ярко-розовый язычок, совершенно уверенная в том, что отец не может видеть ее проступка.
– И чтоб не попадались мне на глаза с вашими глупыми ухмылочками! Тоже мне, «подстольщицы», – посмеиваясь, бросил лорд Редесдейл и вышел из комнаты.
Время близилось к ланчу, и Луиза подумала, что ей пора уже, вероятно, вести всех в детскую, но Нэнси подбиралась к концу своей страшилки. Она пришла сюда с девочками, чтобы приглядеть за ними и дать нянюшке отдохнуть.
Эти первые дни в Астхолл-маноре давались новой воспитательнице нелегко. В огромном доме она чувствовала себя чужой и робела перед детьми, особенно когда те собирались все вместе. Однако здесь, под столом, спрятавшись от всех, Луиза ощущала себя одной из них, и так же, как и они, внимала страшной истории Нэнси, которую та читала не менее пугающим выразительным голосом.
Диана то и дело, обычно после особенно жутких эпизодов, взвизгивала, хотя выглядела так, будто радовалась тому, что ее пугают. В ее лице уже проявлялись черты, красота которых позже будет ослеплять любого. Памела – по словам Нэнси, «самая сентиментальная из всех нас» – казалось, постоянно затаивала дыхание, ожидая очередной жестокой шуточки, которыми ее в изобилии обеспечивала старшая сестра. Нэнси призналась Луизе, что провела три самых счастливых года, будучи единственным ребенком, пока не появилась Памела, совершенно непростительно испортив ей всю жизнь.
Сестры становились все беспокойнее, их животы начинали урчать от голода. Юнити пожаловалась, что у нее в ногах колются иголочки, а Декка цеплялась за пуговицы Луизы. Нэнси помахивала фонариком, который стащила из кармана отцовского пальто.
– Так вы собираетесь нормально дослушать? – приказным тоном произнесла старшая из сестер и тихо продолжила со зловещей медлительностью: – «Его благородная томность внезапно исчезла, он резко выпрямился, зажав в руке вилку, и на лице его отразилось предчувствие близкой кончины. Чужеродная особа непривлекательной наружности с когтистыми пальцами