что-то где-то рухнуло, а что-то другое, наоборот, в рост пошло – тут я, признаться, не вник, – на лице Нисимова изобразилось отвращение. – Короче, Ринка, чтобы получить полную информацию по тем подозрениям, тебе надлежит пойти по определенному адресу. Между прочим, суть дела они описали точно, без всяких звезд, планет, флюидов и флогистонов, столпов веры и врат ада. Вот так.
Он поежился, как бы в недоумении от того, что сам же сейчас произнес, но упрямо поставил точку: оторвал глаза от своей виртуальной шпаргалки и посмотрел мне в глаза. Я испугалась еще больше: у него были панические глаза тонущего.
– А меня они откуда знают? – осипшим голосом осведомилась я. Мне было очень холодно.
– Не то что бы знают, просто никто больше не подходит под описание требуемого порученца. Это должна быть “молодая воительница с волосами цвета пламени и глазами цвета травы”. У меня больше таких нет, да и вообще молодых воительниц дефицит. Так что – точно ты, больше некому. А на дело ты должна отправляться, “храня руки чистыми, сердце горячим, а голову холодной”. Иначе тебя ждут “тени городских кошмаров”. Они захотят тебя “своим маревом спеленать и на дне своем упокоить”. Ну, это наши обычные требования, ты им всегда соответствуешь, так что я за тебя не беспокоюсь, – бодро закончил он.
Ой, хитришь, “шеф”, подумала я. И насчет совпадения кто бы говорил. Особенно насчет чистых рук. Тебе ли не знать… И что не беспокоишься, тоже уж лучше бы молчал бы. Глаза-то опять в бумажку свою пустую уткнул.
– Короче, вот тебе адрес, – неожиданно БГ перевернул бумажку и подал ее мне. Я чуть не уронила ее. – Это в конце Покорского тракта, ну, проспекта Зодчих, новые кварталы. Езжай, посмотри там, что к чему, на рожон не лезь, привези информацию… Или нет, не надо.
Я от робкой надежды аж дышать перестала. Раздумал меня посылать, что ли?!
– Лучше тебе не появляться тут больше, это слишком опасно, – безжалостно продолжал он. – Пусть даже там все пройдет нормально, ты сюда не возвращайся, а позвони по номеру: дата твоего настоящего дня рождения задом наперед. Скажешь: “папа поправился”, если подозрения подтвердились. Если операция чистая, скажешь “отец чертыхается”. Если разобраться не удалось, скажешь “родитель наш упрямится”. Поняла?
Я молча кивнула. Не была уверена, что голос меня послушается. Меня опять трясло. Голова была пустая, и в ней свистел осенний ветер.
– Вне зависимости от результата, вот твой гонорар, – тут он полез в карман и выложил на стол пять пачек стобаксовых бумажек.
Я машинально пересчитала одну пачку. Сто бумажек. Могла и не считать: она была стандартная, в банковской упаковке. Значит, тут пятьдесят тысяч. Столько мне и от “новых русских” очень нечасто перепадало, а уж о заданиях БГ и говорить нечего.
Это было уже третье отличие от обычных его заданий. Сначала необычно много информации. И, как я чувствовала, очень вредной для жизни информации. Как говорится, много будешь знать, скоро