быть, сладости просто были французскими, от их еды действительно можно заработать желудочные колики. Я невесело усмехнулся и подошёл к умывальнику. Холодная вода разогнала лишние мысли и заставила меня поморщиться. И так холодно, зуб на зуб не попадает, или это меня так из-за отравления трясёт? Я с наслаждением стянул мокрую от пота ночную рубашку и выкрутил вентиль душа. Вода по-прежнему ледяная, но мне так даже лучше, потом согреюсь. Я провёл мочалкой по плечу и дальше до самого запястья, перешёл на бок. Шрамы. Везде – на руках, ногах, груди, спине. Маленькие, тонкие, едва заметные и толстые, витые, уродливые от вырванных кусков плоти. Шрамы-контракты, шрамы-предупреждения, шрамы-ошибки. Мне всего пятнадцать, а на теле живого места нет. Каждый раз, когда я призываю нового духа или демона, или подпитываю тех, кто заключён в моём теле, появляется новый шрам. Таков путь заклинателя – жертвовать своим телом и рассудком в обмен на силу. Пусть я и не выбирал такую судьбу, но я принял её без колебаний. Наверное, поэтому в моей семье носят такую одежду, оставляющую открытыми только голову и кисти рук. Да и то, перчатки у меня тоже есть, просто носить их в академии слишком странно. Видимо, поэтому я не люблю, когда ко мне прикасаются, слишком привык, что за прикосновениями следует боль. Это лишь одна из причин, но тоже очень важная. Я провёл мочалкой по впалому животу и узкой груди. Заморыш. То, что так интересно всем этим людям, что кажется им естественным, мне полностью чуждо. То, что привычно для меня, им покажется жестоким и диким. Мы разные. Дядя много раз говорил мне это. Мы разные. Заклинателей всегда будут бояться и ненавидеть, а мы в свою очередь будем бояться и ненавидеть всех остальных. Всегда. Мы такие, какие есть, другими уже не станем, потому что нас больше нет, остался только я, последний и жалкий.
Я со вздохом вытерся полотенцем, грубая ткань неприятно царапнула свежий шрам на запястье. Вот теперь мне действительно стало легче. Жалеть себя иногда надо, жаловаться на несправедливость судьбы, но только самому себе. Так удаётся сплюнуть горечь и продолжать жить дальше. Потому что мир ужасно несправедлив, а я – всего лишь ещё одна его несправедливость.
Мне с трудом удалось запихнуть в себя завтрак. Я постарался съесть побольше, хотя желудок протестовал. Мне понадобятся силы, много сил, и много крови, для сегодняшнего и завтрашнего дней, и больше всего – для завтрашней ночи. Я отыскал взглядом Грегора, он сидел над тарелкой с красноречиво понурым видом. Значит, не мне одному нездоровится. Да, вон и Анри с лицом цвета молодой листвы, так, кажется, называют бледно-зелёный? Толстого вообще нет. Выходит, не каждый день они такое устраивают, это было только из-за меня? Зачем? Выведать все секреты, заставить сболтнуть лишнее? Не вышло, по крайней мере, я на это надеюсь. Вроде бы чётко помню всё, что там происходило. Кстати, наличие наркотика в еде или чае объясняет хотя бы частично ощущение опасности.
После завтрака меня догнал желтоглазый. Кажется, он наблюдал за мной и теперь решил кое-что прояснить. Неужели его так задевает моя