ей свои пальцы, ожоги, к счастью, почти не видны.
– То есть списки с рабами ты пропустил?
– Да, – просто отвечаю я.
– Но тебя долго не было.
Мне стыдно, что я обманываю свою Сэнди, и обманываю достаточно глупо, без вкуса, но радуюсь, что с этого момента получаю возможность говорить честно.
– Пауэрс пропал, – говорю я. – На звонки не отвечает, дома его нет.
Сэнди смотрит на меня с волнением. Над фритюрницей пролетает тощая муха.
– Думаешь, дело в искусствоведе?
– Надеюсь, что в нем. Это многое бы объяснило.
– Надеешься? – Сэнди удивляется.
– Лучше пусть это будет один враг, имя которого ты знаешь, чем…
Я вздыхаю.
– Ты уловила суть.
Сэнди согласно кивает.
– Я об этом не задумывалась, но ты прав.
Она поворачивается к раковине, включает воду и принимается за фритюрницу. Если бы фритюрница была живой, с сознанием, даже при этих условиях, она, фритюрница не могла бы вспомнить, когда ее в последний раз мыли. Я и сам не помню, когда в последний раз ел картошку. Сэнди, думаю, тоже.
Гейси трется о ноги Сэнди. У моей Сэнди лосины достают до коленей. Ее бледная кожа – самая приятная кожа в мире. Лучше, чем кожа Клэр с липким искусственным загаром. Самая солнечная женщина на свете не любит солнца и постоянно его избегает.
– Нам надо уехать на пару дней, – говорю я.
Мне неприятно это говорить, потому что есть только одно место, где меня и мою Сэнди примут на время большее, чем для обычной вечеринки.
– Ты готов терпеть моего Папочку? – Сэнди улыбается.
Я знаю, под ее приятной кожей сейчас прячется не самый приятный вид волнения, но моя Сэнди всегда умела его скрыть.
– Обстоятельства вынуждают его терпеть, – говорю я.
В поместье Папочки всегда много солнца. Самая солнечная женщина на свете относится к солнцу так же, как я к Папочке.
Гейси что-то мурлычет.
– Было бы неплохо знать, что за обстоятельства, – добавляю я, поднимаюсь с пола и иду к шкафчику, где хранится кошачий корм.
Сэнди меня опережает. Она нежно наступает мне на ногу. Голая щиколотка трется об мою ногу, как Гейси терся об ее.
– Я сама. – Сэнди улыбается мне в глаза.
Я целую ее в губы.
Гейси мурлычет опять. Затем еще раз. А потом еще. Я отпускаю Сэнди. Та говорит коту со злостью:
– Подождешь! – Злость моей Сэнди добрее всякой добродетели. – Уже забыл, как уничтожил мой ковер?
– Я думаю, что он и не помнил, – говорю я. – Он же кот.
– Этому коту надо бы оторвать яйца. – Сэнди насыпает в миску корм, а не понимающий угроз Гейси благодарно на нее смотрит. Моя Сэнди выпрямляется, я говорю:
– С утра соберем вещи или лучше вечером?
– Надо же позвонить Папочке, разве нет?
– У нас нет выбора, дорогая. Это значит, что у Папочки нет выбора тоже.
Сэнди вздыхает.
– Все настолько серьезно? Думаешь, искусствовед не успокоится?
– Пока Пауэрс не объявился, лучше относиться