Пусть не раздеваются, даже шубы не снимают, так и спят, и едят, в решительный момент каждый миг будет дорог. Также распорядись, чтобы одетыми и с запряженными конями ждали будущие нарочные числом равным нужным и верным нам особам. Хватит у тебя людей и лошадей по одному на приглашенного? Если нет, я дам.
– Найдется, найдется, – заторопился Алексей Григорьевич. – Пойду распоряжусь да сразу распределю, кому куда направляться и с каким сообщением, чтобы потом только одну команду дать: «Вперед!» – и все готово. А ты пока подумай, что еще нужно, чтобы потом не замешкаться.
«От страха, что ли, он таким шелковым стал, прямо не узнать, воплощенное послушание. Вона, как власти захотелось!» – развлекался про себя Василий Лукич. Вслух же сказал:
– Хорошо бы к Остерману троих снарядить, чтобы являлись к нему каждые пять минут с напоминаниями во дворец пожаловать.
– Напрасный труд, братец, что мы с тобой наперед не знаем, что напоминай, не напоминай – скажется больным при смерти и все одно не покажет и носу. Может что еще?
– Да что же еще? – благосклонно отвечал Василий Лукич, чуть не всерьез входя в роль теневого правителя. – Остальное решится во дворце в соответствующий момент. Сумеем проявить быстроту и натиск – наша возьмет, оплошаем – жди сюрпризов.
В глубине души обоим братьям куда больше хотелось бы заранее предпринять ряд шагов к желанной цели. Но граф Толстой был прав, трепет перед Петром был необорим даже жаждой вожделенной власти, поэтому ни один из них о сем и не обмолвился. Более того, судя по себе, они были уверены, что никто не шевельнется прежде них, все выждут, и тут они глубоко ошибались.
Глава V
Царевич Петр, внук Петра I, имя которого в последние дни беспрестанно было на устах у всего Санкт-Петербурга, до поры не ощущал повышенного внимания к своей особе. Они с сестрой Натальей жили обыденной жизнью, по распорядку, давно заведенному указанием их великого деда, окруженные привычными лицами: камер-фрау, камергерами, камер-юнкерами и учителями. Скорее можно было отметить, что визиты воспитателей, барона Андрея Ивановича Остермана и князя Алексея Григорьевича Долгорукого, сократились числом и длительностью. Реже забегали тетушки Анна, Елизавета и Наталья, да куда-то западал закадычный и ненаглядный друг царевича, князь Иван Долгорукий, что досадовало, но не удивляло, так как ему было свойственно периодически где-то запропаститься. Петр понимал, что у них с Иваном значительная разница в годах – восемь лет, даже поболе. Догадывался, что помимо их совместных забав, которые молодой князь разделял с ним с неподдельным удовольствием, были еще и другие, для него недоступные, но от этого понимания легче не становилось, наоборот, разбирала тем большая обида. Каждый раз в подобных случаях девятилетний Петр готовился при появлении «предателя» сделать ему резкий выговор, но как только видел своего любимца вновь, забывал, а если и помнил, то откладывал, чтобы не омрачать приятные