трубку, многоэтажно выругался и принялся отвинчивать крышку. – Руки бы пообрубал тому, кто это придумал!
Амадей в ответ лишь скорбно улыбнулся, подумал, что дозатор со склеившимися кристаллами одержал победу над сахарницей с рассыпчатым белым песком, и чуть слышно, не для ушей многощека, процитировал кого-то неизвестного:
– «Гулял он целых три денька… при галстуке и при деньгах…» – и тут же добавил: – Много званых, но больше пришлых.
– Подождите-ка, но ведь это… – Флёр указал на маленькую фигурку с оранжевым воротником рубашки, которая вдруг исчезла, а на смену ей пошли быстро сменяющиеся картинки.
В беспорядочном смешении кадров отчетливо выделялись следующие:
– мощный тип в белом халате с фонендоскопом, пьющий что-то прозрачное из колбы в компании рыжей веснушчатой особы;
– три субъекта – один в полосатой пижаме с нездоровым лимонным цветом лица, другой – в дымчатом костюме с угольным чемоданчиком, сухолапый и беспалый, третий – полуголый, с одухотворенным личиком, в позе лотоса, с кучей разбросанных вокруг него фетишей;
– хромающий по развалам и выбоинам голубоглазый вояка с черной атласной лентой в блондинистых волосах, в пурпурном камзоле, розовых панталонах, желтых чулках, хрустящих башмаках с пряжками и абсолютно не вязавшимися с этим обликом рюкзаком за спиной, кожаной кепкой на голове, левая рука сжимает противоастматический ингалятор;
– лысый старик, облаченный в мантию, с украшенным кроличьими ушами курительным прибором – не то трубкой, не то кальяном;
– идеально сложённое существо с ангельскими чертами лица и адским пламенем в глазах;
– некто с царственной посадкой головы и плебейским лицом, сидящий на носилках, в бурачковом кашемировом пальто, в нахлобученной на самый лоб шляпе-треуголке, со щегольской барсеткой, сотовым телефоном и брелоком от «мерина» в руках;
– прищуривающиеся плохо видящие служаки одного из отделов;
– толпа с табличками (Флёр успел прочитать несколько: «Опус», «Памфлет», «Вирши» и «Панегирик»);
– тип в искрящемся костюме, держащий в руках длинный список-рулон;
– крыс в сюртуке, на всех перламутровых пуговицах которого была выгравирована одна и та же эмблема – играющая с собственным хвостом мышь;
– два пьяных обнявшихся приятеля с корешками позвоночников
и, наконец,
– пачка испещренных лазерными чернилами желтоватых листов бумаги.
После чего всё вернулось в исходное положение – в зал «Граммофона». Флёр протянул руку к фигурке, копирующей его самого.
– Руками не трогать! Здесь вéки смыкаются с векáми!.. – прикрикнул на него Амадей Папильот, отодвинув ящичек подальше.
– А что я видел? – отпрянув, спросил командируемый.
– Полагаю, что многое из увиденного вами принадлежит архиву, но вход посторонним