К чему это я?.. А?.. Нет, вы мне всё-таки объясните, почему все блондинки красят корни волос в черный цвет? А? Ну ладно… Так вот… Вы можете утверждать, что вы Герцог, но если отношение к вам не изменится, вы всё равно останетесь кукольником из отдела игровых автоматов. Мало изменить себя – нужно сделать так, чтобы и другие изменили к вам свое отношение. Но и это еще не всё. Изменится лишь отношение, но сама ваша физическая форма будет такой же, какой была. Без плюсов и минусов. Мы же пытаемся изменить то, что изменить невозможно, назвать по-другому, увидеть в вертепе ясли, а не бордель. Не надо! Там есть и то, и это. Но всё зависит от нас самих. И если каждый, повторяю, каждый скажет себе, что там только колыбель, то притон сам по себе исчезнет. Но пока в Здании останется хоть один, кто будет комкать простыню и прятать использованный фант под кровать, – вертеп будет иметь два лица. И одно будет мятым-мятым. Полюбуйтесь… эпигоны в «погонах», прозелиты в «зелени», – вытянув морщинистую черепашью шею, Амадей кивнул в сторону приоткрытой двери, за которой находился малый карточный зал. Пять силуэтов облепили стол: косопузый банкомет, повернутый почему-то спиной к двери, и четверо понтеров.
«Серебряная» нить у банкомета была похожа на нить гардеробщика, но вместо монет на ней шашлычились разноцветные фишки-ставки. У понтеров «серебряные» нити были азартно-подрагивающими и неровными. Цвет и форма их нитей постоянно менялись в зависимости от того, выигрывали они или нет. Когда банкомет подвигал в сторону одного из понтеров крупный выигрыш, «серебряная» нить у последнего становилась густой, с вплотную нанизанными фишками; соответственно, у других – нити изрядно редели, и между фишками можно было расставлять кружки с пивом.
Один из понтеров, одетый в розовый двуборт, веерно обмахивался червонным королем и тузом масти вырванного сердца. На ногах у него сияли лаковые туфли на чрезмерно высоком каблуке, из нагрудного кармашка – очень маленького, почти грудного, который хотелось покачать, – торчала чахлая роза цвета неразделенной любви. Мизинец украшал массивный перстень в виде доминошины с шестью очками. Понтеру фартило, но он отчего-то вздыхал, то и дело нервно оглаживая шелковистую бороденку и поправляя шейный платок. Лазурный, фуляровый. И в маргаритках. По шафрановому – точнее, желто-оранжевому с коричневым переливом – лицу трусил нервный тик. Беспокойный взгляд перебегал с груды купюр, возвышавшейся около блюдца с окурками, на декольтированную брюнетку-пик с приколотой к платью бутоньеркой, жестким абрисом лица и обрезом носа, ревнивым глазом косящую на платок в маргаритках. Вдруг дама пик неожиданно громко пробаритонила: «Перебор» и, скинув карты, – мужлан в берете и две шестерки, – полезла в сумочку за пудреницей. В негодовании фыркнув, прошлась подушечкой по черноватой поросли над губой и профундила: «Весь вечер фуфляк идет». Четвертый и пятый, один – с бегающими глазками, вулканическими