Юстина пожала плечами.
– Я могла бы сказать много красивых слов о моём долге перед Отечеством, и прочая, и прочая, и прочая… Вы бы мне не поверили. Хочу быть с вами откровенной до конца, герцог. Я честолюбива, в этом весь секрет.
Герцог насупился: он не жаждал такой правды. Новый облик княгини Софии, который он уже успел себе нарисовать, требовал чего-то возвышенного, великого, некой грандиозной цели, оправдывающей стремление к высшей власти. А действительность оказалась прозаичной до отвращения: Софии Юстине власть нужна была ради самой власти.
– А я не честолюбив, – пробурчал он. – Если бы мой сын был готов принять бразды правления, я бы отошёл от дел.
– Мы с вами пребываем в разных измерениях, – улыбнулась София. – Нашему народу почти безразлично, кто им правит. При всякой власти аморийцы остаются аморийцами, господами мира. Столичные интриги – дело столичной элиты: надо же и нам чем-то занять себя! А у вас иначе: если вы уйдёте, ваши подданные потеряют то немногое, что у них осталось.
«Она права, – подумал Крун. – Только одно недоговаривает: страна господ есть страна рабов. Амореи – рабы своих богов и своего уклада. Поэтому им безразлично, кто стоит у власти. А галлы – воины, не рабы. Чтобы править воинами, кто угодно не сгодится!»
– Мой сын осуждает меня, – в порыве ответной откровенности вымолвил Крун. – Поэтому я не могу уйти сейчас.
– А ваша дочь?
– Я не хочу об этом, – грубо отозвался герцог.
Однако София Юстина, ничуть не смутившись, взяла Круна за предплечье и, на мгновение прильнув к его могучему торсу своим волнующим телом, мягко проговорила:
– Вы слышали о моём несчастном брате, ваша светлость?
Комок встал в горле герцога, парализуя речь. А София смотрела на неотрывным внимательным взглядом и, чтобы что-то ответить, Крун отрицательно качнул головой: о брате Софии он ничего не слышал.
– Мой сводный брат Овидий, кстати, сын родной тётки Его Высочества Эмилия Даласина, был любимцем моего отца. Отец прочил Овидия в преемники, и Овидий сам мечтал сделать карьеру первого министра. В восемнадцать лет он уже выступал здесь, на Форуме, и право же, речи его были хороши! Мне тогда едва исполнилось одиннадцать, но я помню, с каким восторгом принимали его слушатели. А в двадцать лет, – София сделала паузу, – в двадцать лет мой брат Овидий Юстин скончался.
Крун вздрогнул, настолько неожиданным оказался для него финал этого рассказа. Холод промчался по его членам; перед глазами промелькнуло лицо Варга. Крун осипшим голосом спросил:
– Вашего брата убили?
– О, нет, его не убили. Овидий умер от редкой болезни. Мы, аморийцы, достигли высот в медицине, мы умеем лечить многие тяжёлые болезни… но не ту, которая свела в могилу моего старшего брата. Боги решили его судьбу. И я осталась у отца одна. Я, единственная и неповторимая София Юстина, – она усмехнулась, но Крун сумел уловить не только