лишь на языке клинка – другой язык они не понимают!»
– И это всё, зачем вы меня позвали, княгиня? Вы извинились за дядю – что дальше?
«Наивный старый волк, – подумала София, – тебе настолько отвратительны наши интриги, что ты даже не желаешь разбираться, на чьей стороне правда. Тебе кажется, что правды нет нигде. О, неужели непонятно: если и когда дядя Марцеллин прорвётся к власти, он попросту раздавит ту куцую свободу, которую мне удалось для тебя сохранить!»
– Ваша светлость, – сказала она, – я хочу, чтобы вы знали: Корнелий Марцеллин не был бы так опасен для дела мира, если бы не нашёл сильного союзника в лице вашего сына.
Герцог Крун побледнел. Подсознательно он ожидал услышать от этой женщины обвинения в адрес Варга – и всё же упоминание имени сына рядом с именем лукавого аморийского политика показалось Круну глубоко оскорбительным.
– Это ложь, – проговорил он, – у моего Варга с вашим Марцеллином не может быть ничего общего.
– Вам хорошо известно, что связывает их: неприязнь ко мне и желание расстроить хрупкий мир между нашими странами.
– Снова ложь! Не путайте меня. Да, Варг мечтает о свободе, это правда. К вам лично не испытывает никаких враждебных чувств. Он уважает вас, я точно это знаю. Ну, а мир с Империей он жаждет отвоевать силой оружия!
«Любопытно, – подумала София Юстина, – я слышу голос прежнего Круна, Круна Свирепого. Значит, какие-то молекулы его души так и не покорились воле властительной Нецесситаты. О, несносный варвар!»
– У меня и в мыслях не было обвинить вашего сына в сговоре с сенатором Марцеллином. Я имею цель сказать иное: ваш сын и мой дядя способствуют друг другу невольно. Мы с вами на одной стороне – они на другой, враждебной нам. Увы, герцог, это так!
Герцог вскочил с кресла, лицо его пылало: даже самое мягкое обращение со стороны молодой хозяйки более не могло сдержать клокочущего в его душе пламени гнева, горечи и запоздалого раскаяния.
– Ну, довольно! Я ухожу! Клянусь богами, не удерживайте меня, иначе… иначе вы услышите правду, которая не понравится вам, сиятельная княгиня! Я ухожу – и покидаю Миклагард! Меня здесь больше ничего не держит! Довольно с меня ваших чудес! Домой, в Нарбонну! Домой!
Тремя гигантскими шагами Крун достиг двери кабинета и уже взялся за золотую ручку, когда услышал слова Софии:
– Ну, что же, герцог, вы сами развеяли мои сомнения. Долой, дружба, – да здравствует священный долг! Вы решили вернуться домой – не смею вас задерживать. Но в память о нашей дружбе, которую вы презрели, я предупреждаю вас: ваш сын в Нарбонну с вами не вернётся.
Лицо, которое обернулось к ней, походило на маску разъярённого языческого бога. «Донар, – мелькнуло в голове Софии, – истинный Донар во плоти! Ему только молота не хватает»
– А что же будет с моим сыном? – прогремел Крун.
– Принц Варг, ваш сын, подвергнется аресту и предстанет перед судом.
Эти слова были сказаны ледяным тоном, тоном человека, уверенного