меня, крепко поцеловала, тихо сказала на ушко: «Слушайся папу», и вышла из дому. «Мама! Куда ты?!» – успел я крикнуть ей вслед, но входная дверь уже захлопнулась. Я заплакал. «Не плачь, – стал успокаивать меня отец. – Мама через недельку вернется с твоим братиком или сестричкой». – «А сейчас куда она поехала?» – не унимался я. «Сейчас? – Глеб Сергеевич слегка замялся. – Сейчас мама поехала в роддом». Я никогда про такие дома не слыхал и потому спросил: «А что это такое?» Было видно, папе с трудом дается наш разговор. «Понимаешь… Роддом – это такая… такая фабрика, где делают… детей…» Более нелепого объяснения трудно было придумать, но самое поразительное заключается в том, что дети подчас скорее поверят в нелепость, чем получив трезвый глубокомысленный ответ. Я – поверил. «И мама поехала на фабрику, чтобы сделать мне братика или сестричку?..» – «В общем… да», – чуть покраснев, выдавил из себя отец. «А разве мама умеет?» Я был искренне потрясен. «Ну конечно!.. То есть не то чтобы умеет, но может подсказать медперсоналу, что бы ей хотелось… в результате получить… В общем, ты меня понимаешь». Бедный папа не знал, куда деваться от стыда. «Уже поздно, а нам с тобою завтра рано вставать. – Отец выбрал самый безотказный способ уйти от нелегкого разговора. – Давай спать ложиться».
Мы легли в родительскую постель. Она еще хранила мамино тепло. «Можно последний вопрос?» – шепотом спросил я. Отец глубоко вздохнул: «Валяй…» – «Почему мама поехала на фабрику так поздно? Ночью? Ведь фабрики начинают работать утром…» Бедный папа! Как ему сейчас было тяжело со мной. «На некоторых фабриках бывают ночные смены. Эта из таких. Спи».
После родов мама долго болела и, даже вернувшись домой, еще пару недель лежала в кровати. Новорожденный брат мой все время находился с нею рядом, в моей плетеной коляске. Этим обстоятельством я был оскорблен до глубины души! Если так и дальше пойдет, этот младенец приберет к своим хищным ручонкам мои книжки, игрушки и фантики.
Боже! Какой же Борька был страшненький!.. Это сейчас он – высокий, интересный, импозантный мужчина, а тогда… Подбородок скошен, шея начиналась практически от нижней губы, головка совершенно лысенькая, а на висках вились ярко-рыжие бакенбарды. Я часто подходил к коляске и с грустью смотрел на братика: мне было искренне жаль и его, и всех нас. «Что ты так на него смотришь?» – спросила однажды мама. «А что, там, на фабрике, не было кого-нибудь получше?» – вопросом на вопрос ответил я. Мама сначала не поняла, про какую фабрику я говорю, а когда поняла, грустно улыбнулась: «По-моему, Боренька очень симпатичный. Мне, например, он очень нравится». Я никак не мог с нею согласиться, но спорить не стал.
С момента появления в доме Бори жизнь нашей семьи круто изменилась. И далеко не в лучшую сторону. Я говорил уже, что недаром обозвал тетю Шуру Фуней. Именно она сыграла неблаговидную роль в том, что родители мои после восьми лет мучительных попыток со стороны мамы сохранить семью в конце концов все-таки расстались.
Соседом Александры Сергеевны в большой коммунальной