Конрад выпрямился, и на долю мига воительница успела заметить жёлтый волчий отблеск в его холодных серых глазах.
Оборотень! Зверь! Побратим нечистой силы! Липкий ужас придавил Демиру каменной плитой к ложу, кончики пальцев похолодели, лоб покрыла ледяная испарина.
– Я не причиню тебе вреда, дитя Солнца, – в третий раз повторил магистр, – когда ты почувствуешь в себе силы сесть на коня, ты покинешь мой дом. А теперь тебе нужно выпить это, – и он протянул девушке серебряный кубок с тёмным зельем, издающим пряный дурманящий аромат.
Демира настолько была раздавлена слабостью, болью и суеверным страхом, что не нашла в себе силы приподняться. Тогда магистр поднёс кубок к её губам, но, хотя пить хотелось сильно, девушка отвернулась и плотно сжала губы.
Красиво очерченные брови магистра сошлись над переносицей, он запрокинул голову и коротко сдавленно засмеялся.
– Ты заставила волка есть со своей руки, и волк ел, чтобы выжить. Ныне ты будешь пить с руки волка, если хочешь жить, – холодно отчеканил он и, приподняв Демиру за плечи, поднёс к её губам питьё.
И когда она глотала горькое зелье, ей на мгновение показалось, что не белая костлявая рука держит кубок, а огромная волчья лапа с длинными, изогнутыми, чёрными когтями.
Воительница зажмурилась, мотнула головой, отгоняя наваждение, а когда вновь открыла глаза, рука, державшая серебряный кубок, была обыкновенной человеческой рукой с длинными тонкими пальцами, не костлявая совсем, разве бледная – и только.
Как долго носило Демиру по свинцовым волнам этого тяжёлого сна, она того не ведала. Выпив колдовского зелья, она рухнула в бездну без конца и начала, без звука и света, чёрную, ровную, незыблемую.
– Хозяин, не оставляй меня больше с нею! – вопил по ту сторону бездны чей-то испуганный голос. – Она умирает! Она бредит и в бреду говорит страшные вещи!
– Она не умрёт, – насмешливо отвечал низкий, знакомый голос, – она не прошла всего пути.
Демира мечется по постели, пытаясь вырваться из цепких объятий Гипноса.
– О, хозяин! – шепчет полный тревоги первый голос. – Она так молода и так прекрасна! Моим очам больно зреть, как эти раны уродуют её совершенное тело! Бедняжка!
– Ха-ха-ха! – смеётся отрывистым сухим смехом тот, другой. – Уж не влюбился ли ты, Арефа?
– О, хозяин! – вздыхает первый голос. – Она даже не взглянет на меня!
– Взглянет, отчего же! – хохочет второй голос. – И только!
Ледяные пальцы касаются лба Демиры. Судорожно вздохнув, она открывает глаза, видит расплывчатым пятном бледное лицо Арий Конрада, мрачный взгляд его застывших серых глаз; он кладёт холодную ладонь на её грудь, шепчет звучным клокочущим шёпотом:
– Инфламма! Риторна!
Облако густых благовоний окутывает раненую, и в этом облаке она видит другое лицо, восемнадцатилетнего юноши, с чёрными, спадающими на лоб кудрями, живыми, полными огня карими глазами и румянцем во всю щёку. Он с тревогой смотрит на неё и, увидев, что она открыла глаза, облегченно вздыхает.
– Видишь,