знаком, но вот откуда? Была ли я здесь
раньше? Прошлое расплывчато и туманно. Чем занималась, где работала? Не представляю. Смутные образы – тоннель глубоко под землёй, офис в небоскрёбе, всё неясно. Клиника, больные, лекарства – с этим я тоже вроде бы была связана, а судя по больничному халату на мне, я либо доктор, либо медсестра. С другой стороны, мне эта одежда неприятна, а я вроде бы занималась бизнесом – строгий костюм, переговоры, деловые встречи, но всё было будто бы и не со мной, не могу чётко представить.
– Я понимаю, что хорошо знаю тебя, – продолжала она. – С тобой мне спокойно, мне хочется быть с тобой. Но я боюсь ошибиться, Володя, я не знаю, кто мы друг другу – муж и жена, любовники, просто знакомые, я ничего не помню. Может быть, я сошла с ума. Я как маленькая девочка, которая потерялась и совершенно беспомощна. Не бросай меня, Володя, – закончила она, обняла, уткнулась в моё плечо лицом, стараясь сдержать свои слёзы.
Я говорил ей какие-то общие, ничего не значащие слова. Говорил просто так, чтобы как-то отвлечь. Как объяснить ситуацию, в которой мы оказались, я не знал. Как можно объяснить необъяснимое?
Но она слушала меня и постепенно успокаивалась.
Все её воспоминания – смутные обрывочные образы – были правдой, но как ей это объяснить, как объяснить их связь с этим заброшенным домом?
Как может нормальный человек со здравым рассудком понять все эти переплетения пространства и времени, смену реальностей и связанную с этим подмену самого себя?
Никак не сможет понять, решил я. – Даже слушать не станет, побежит от меня без оглядки, думая, что я псих.
И возможно, правильно думая.
Я ведь сам не до конца понимал и принимал эти парадоксы, но знал, что именно там, очень близко к этому пониманию, и находится безумие, и я не был уверен, что не переступил эту грань.
Маша почти успокоилась, и я перестал говорить.
Мы сидели с ней, рядом, обнявшись, молчали и думали каждый о своём.
Не знаю, о чём думала она, а я думал о странном человеке, с которым встретился здесь, на задворках жизни, за кулисами странной пьесы, из которой нас с Машей исключил режиссёр.
Думал о том, что мы остались вдвоём, о том, что мы нужны друг другу – две одинокие души, потерявшиеся в бесконечности этой вселенной.
*
В этом мире не происходило ничего.
Полное безмолвие – не было даже ветра, который бы шелестел листвой, не было насекомых и птиц, которые бы издавали звуки, не было шорохов и скрипов, даже шаги на гравийной дорожке звучали приглушённо и неправильно.
Только работающий в подвале генератор вносил в этот мир зловещей тишины, упорядоченный звук.
В небе не было облаков, в нём ни разу не показались ни солнце, ни луна – постоянно серое небо, слегка подсвеченное изнутри.
Неизменный серый мир.
Мы потеряли счёт времени, день не сменялся ночью, а ночь не сменялась днём, здесь вообще не существовало таких понятий.
Это было мучительно.
К несчастью,