второй и, наконец, двери открываются. Кажется, нас просят прогуляться по всем кругам ада.
***
Глаза постепенно привыкают к свету. Я не понимаю ровным счётом ничего. Заключённые строятся перед вагонами – все те, кто ещё жив.
Перед нами выходит усатый мужик и, подражая манере речи Иосифа Сталина, проводит краткий инструктаж:
– Первое, вы все говно. Второе, я не хочу копаться в говне.
Заключённых около двухсот человек – все в шеренге по двое. Повсюду крутятся люди в серой форме с автоматами наперевес. Пока я рассматриваю их, пропускаю несколько пунктов инструктажа, но вроде бы ничего важного.
– И самое главное, – говорит усатый. – Четвёртое, вы никто и ничто.
Слова внушают чудные перспективы, а нас грузят в специально оборудованные Уралы, ну как специально оборудованные – со скамейками, кому хватит.
И снова дорога.
***
Как сперма от губ актрисы на кастинге тянутся эти часы, через какое-то время колона встаёт, и нас опять строят.
Место напоминает больницу или даже психиатрическую лечебницу, огороженную четырёх метровой бетонной стеной с колючей проволокой и вышками по периметру.
Усатый мужик начинает всю ту же речь.
Будь это обшарпанное здание отелем, он бы назывался Приютом сломленных.
Манерный монолог Иосифа Сталина прекращается, он смотрит на двух заключённых, которые бегут из строя.
Надзиратели в серой форме переглядываются между собой и смотрят на усача.
Бегущие уже в пятидесяти метрах от нас, за нашими спинами. Народ в строю подбадривает их и улюлюкает.
Пот полностью обволакивает моё тело. Солнце прижимает к земле. Усатый мужик говорит:
– Валите.
Несколько автоматных очередей оглушают меня и всех нас.
Мужик с усами продолжает:
– Смотрите на меня.
Мы слышим крики одного из беглецов. Несколько охранников забегают за наши спины.
Усач говорит. Все смотрят на него. Я не слышу ни единого слова. Крики переходят в мольбу.
Страх сковывает и опустошает тело. Я смотрю на усы, не потому что должен – не хочу поворачиваться назад, не могу себя заставить.
Ну и где же, чёрт возьми, я оказался?
– Делайте, что я говорю, и вы проживёте немного дольше, чем они, – не выдавая ни единой эмоции, заканчивает усатый.
Крик. Одиночный выстрел. Тишина.
***
Нас заводят в здание.
Только внутри я замечаю, что среди заключённых есть женщины. Их выводят вперёд: десять женщин. Выглядят они плохо, дело не в отсутствии косметики, и не в долгой дороге, и жара в сорок градусов здесь ни при чём. Кровоизлияния и припухлости после ударов, синяки, рассечения – почти у каждой.
Моё внимание привлекает кровавая брюнетка. Пряди волос склеены засохшей кровью. Руки, шея, грудь – всё в красных потёках. Когда-то белая майка сейчас цвета кармин. Не думаю, что это её кровь, но меня цепляет спокойная отчуждённость, как будто для неё этого мира не существует или она живёт в своём. Раскачивается взад-вперёд,