лицо, спина, мошонка, глаза – обязательно.
Скорей всего, это порошок от вшей, вероятно, годов 90-х. Сказать, что это эффективное средство не сказать ничего.
Глаза слезятся. На губах привкус, даже не знаю, хлора.
Тех, кто продезинфицирован, ведут в дверь, за которой полчаса назад слышались женские крики.
Я выжидаю свою очередь, встаю у стены, и меня поливают из шланга. Вода ледяная. Поэтому и кричали женщины. А эти в серой форме, наши охранники от свободы смеются. Уже их ненавижу.
Мощная струя бьёт по телу. Я чуть не валюсь с ног. Смываю с себя порошок и открываю рот, чтобы попить, вода отдаёт какими-то пестицидами – но мне плевать.
Дальше заключённым вручают непонятного цвета серо-голубое бельё, до ужаса неудобные синие шанхайки, и мы, одетые, идём в следующий круг ада.
***
Женщины уже в помещении. Вдоль стены висят зеркала, рядом стоят стулья и небольшие столики, а мы снова в строю.
– Только не балетная школа, – говорю я.
Народ вблизи пробивает на смех.
– Заткнулись! – кричит надзиратель, и все замолкают.
Нас вызывают по несколько человек с начала строя.
Лысина пред моими глазами вздрагивает. Мужчина падает. Я рефлекторно подхватываю его и аккуратно опускаю на пол.
Похоже, эпилептический приступ. Я наклоняюсь перед ним, придерживаю голову и зажимаю её между своих колен, пытаюсь зафиксировать его руки.
Один из охранников хватает меня за шиворот.
– Ты следующий.
– А он?
– Хочешь лежать вместе с ним?
Я неловко выхожу из строя.
Стоящие рядом спрашивают, что делать.
Идя к столику, я громко говорю:
– Зафиксируйте голову, немного приподнимите, следите за его ртом, он может прикусить себе язык или захлебнуться слюнями, в этом случае слегка поверните голову, возьмите кусок одежды…
Приклад автомата вонзается промеж лопаток.
Я падаю.
Слышу голос охранника:
– Заткнись.
Слышу заключённых:
– Его рот зажат, что делать?
Я вспоминаю предсмертные крики двух обречённых. Быстро нам внушили: кто здесь никто.
– А что вы можете сделать? Молитесь, – думаю я, поднимаясь с пола.
***
Лысый и почти слепой из-за порошка против клещей и слизистой оболочки глаз, я сажусь за очередное испытание – нанесение личного номера.
Что это значит? Если представить тату салон – с ним нет ничего общего. Я не выбираю татуировку, здесь нет эскизов, личный номер бьют исключительно на шею – мой 46.
А ведь это номер того эпилептика – противное слово. Куда же, чёрт побери, я попал?
Номер наносится на левую сторону шеи. Одной и той же иглой каждому заключённому – я молюсь, надеюсь, просто надеюсь, ибо в бога я не верю, чтобы ни у кого из предыдущих заключённых не было сифилиса, гепатита, СПИДа или чего-нибудь ещё. Антисанитария и неумелость здешних мастеров сделали бы даже клеймение раскалённым железом более гуманным способом.
Игла