комиссара никто не поддержал. Генерал же пригрозил немедленно высадить его за неповиновение. Лаптев нехотя подчинился. Но у Лукова возникло ощущение, что так просто этот конфликт не кончится. Уж больно пьян был комиссар, его непомерная гордыня задевалась авторитарным начальником уже не в первый раз. Рано или поздно подавляемая этим мстительным человеком злоба должна была снова прорваться.
– Пожалуйста, берите, я ведь просто пошутил. Мне для общака ничего не жалко – сказал Гранит вежливо, но без прежней робости перед грозным начальником. Его толстогубая физиономия растянулась в виноватой улыбке. Но стоило Анри Николаевичу взять флягу, и отвернуться от дебошира, чтобы убрать спирт подальше от прежнего владельца, как взгляд буйного пьяницы сделался злобным, почти безумным. Он впился злыми глазами в так неосторожно подставившего свой затылок врага.
Одиссей не мог поверить, что такой опытный человек, как генерал, не просчитал грозящую ему опасность. Фальшивая улыбка комиссара почему-то подействовала на Вильмонта успокаивающе, или он просто устал в дороге. Или же годы брали своё, снижая реакцию и силу интуитивного предвидения.
– Генерал! – предостерегающе воскликнул Луков и подался всем телом вперёд, пытаясь предупредить начальника и предотвратить покушение на его жизнь. Но комиссар оказался проворнее. Он рванул из-за пазухи револьвер, приподнялся бесшумно, как кошка, и быстрым движением стукнул Вильмонта пистолетной рукоятью по продолговатому затылку. Раздался очень неприятный глухой стук, и пожилой мужчина мешком привалился на дверцу, а подлый мальчишка сноровисто – чувствовалась изрядная практика в бескомпромиссных уличных стычках – ударил всё той же револьверной рукоятью, словно кастетом в лоб, наваливающегося на него «доцента». Однако удар смягчила шапка, и хотя Луков на мгновение потерял сознание, но быстро пришёл в себя. А комиссар уже орал бешенным голосом:
– Всем смирно, сволочи! Теперь я тут распоряжаюсь. Кто что-то вякнет против меня, сразу же получит пулю.
Лаптев быстро водил дулом револьвера – то на водителя, то на немца, то на Лукова. Одиссей же прикидывал, как поскорей нейтрализовать психа, чтобы помочь генералу. Комиссар прочитал на лице Лукова его намерение и предупредил:
– Учти, доцент», шевельнёшься, пристрелю! Я вам…
Комиссара прервало громкое шипение тормозящих по снегу покрышек, пассажиры полетели со своих мест. Ударивший по тормозам водитель, вместе с немцем и присоединившимся к ним Луковым набросились на Лаптева и начали ремнями вязать его по рукам и ногам. Через три минуты смутьян лежал лицом вниз на полу перед пассажирским диваном, руки скручены за спиной, ноги стреножены в лодыжках.
Генерала осторожно положили на задний диван в полный рост, на его разбитый в кровь затылок приложили лёд. В себя старик приходил постепенно, чувства оживали в нём по очереди. Вначале он что-то забормотал, не раскрывая глаз. Потом, разлепив веки, приоткрыл один глаз и стал непонимающе