я не знаю… но тем не менее точно знал: проговорюсь – и Костя никогда не вернется…
Потом тетя Зоя ушла.
А мама поила чаем дяденьку с портфелем, который размяк от горячего чая и сетовал вслух, вот, дескать, что творится в районе… Недавно в соседнем селе мальчик пропал, и по свидетельствам очевидцев, его видели в последний раз разговаривающим с Одноглазым.
И когда пришли за Одноглазым, тот пытался укрыться в доме, а когда это ему не удалось, впал в кому и до сих пор находится в таком состоянии. И поговаривают, будто…
На этом месте я был выслан матерью, заметившей мой неподдельный интерес, за пределы слышимости разговора.
Когда мы остались с матерью одни, она испытующе посмотрела мне в глаза (только она умела так смотреть… как рентген, это был ее коронный прием, против него я всегда был бессилен) и спросила: «Ты правда ничего не знаешь?»
И тут в первый раз в жизни я не дрогнул, не отвел взгляд и уверенно соврал: «Да!»
Дальше события развивались стремительно.
Я уже не помню, каким образом мне удалось ускользнуть из дома, за давностью лет эти мелочи совершенно вылетели из памяти.
Отчетливо помню только с момента, когда я, дрожа от страха и ночной прохлады, перелезал через высокий забор участка Одноглазого.
Как раз в этот момент из-за облаков выглянула полная Луна, и весь двор залил ее жутковатый, мертвенно – голубой свет. Хотя, возможно, мне это тогда просто со страху померещилось.
Единственное в чем я не мог ошибиться, так это все тот же проклятый запах сахарной ваты.
В ту ночь он был особенно густой и липкий.
Я пересёк двор, оглядываясь на каждый воображаемый шорох и был готов в любой момент рвануть обратно. Как только я подошел к стене хибары, мир вокруг смолк.
Наступила полная тишина: ни шороха, листвы, ни дуновения ветра, только Луна и все тот же забивающий ноздри запах.
Я долго стоял, подняв дверку угольника, и собирался с духом, намеренно не глядя в черный провал угольной норы. Мне всё казалось, что там кто-то есть… и что оно, которое там, смотрит на меня и ухмыляется.
Оно ждет, когда я посмотрю на него, потому что знает: если я увижу эту ухмылку, то никогда не решусь пройти дальше. Сколько времени я провел в таком положении, не знаю, может, и несколько секунд, но только они были длиной в миллиарды лет.
Оно, которое ждало меня там, стало терять терпение. Сначала послышался шорох осыпающегося угля, а потом шлепающие и чавкающие звуки, наводившие на мысль о том, что их источник – это сидящая в темноте огромная слепая жаба, питающаяся исключительно маленькими мальчиками.
Тёмный первобытный ужас перед неизвестной опасностью, прячущейся в темноте, шарахнул по мозгам, за долю секунды заполнил все тело от затылка до пяток. Я выронил крышку люка и в один момент оказался за пределами участка Одноглазого, а высокий забор, по-моему, перемахнул, даже не касаясь его.
Я бежал, задыхаясь