в век,
Одолевают беды и обиды.
Хрущёвская «оттепель» не смягчила климата в русском вопросе. Напротив, власть с новыми силами взялась за старое. Россию ждал очередной приступ денационализации: передача Крыма Украине, закрытие храмов, борьба с крестьянскими огородами. О русском народе следовало забыть, поскольку обществоведы, льстя гению Никиты Сергеевича Хрущёва, обещали, что скоро «…все население Советского Союза будет представлять единую коммунистическую нацию».
Стихи Валентина Сорокина сразу же вызвали пристальное внимание КГБ, поскольку с точки зрения госбезобасности являлись демонстративным инакомыслием. (Между тем, поэт просто писал то, что чувствовал, без всякого расчёта.) К главному редактору «Челябинского рабочего» Вячеславу Ивановичу Дробышевскому пришли люди из КГБ. «Как можно говорить о русском человеке, когда цель партии – создать новую историческую общность, советский народ?!»
Дробышевский – жертва революционных потрясений, вырос в детдоме. Строил Магнитку, писал стихи, входил в литобъединение «Буксир» вместе с Борисом Ручьёвым, Людмилой Татьничевой, Михаилом Люгариным. Фронтовик. Визит кадров из всесильной организации его не напугал. «Молодец! – сказал он поэту. – Неси ещё стихи, пока я главный редактор, буду тебя печатать, и пошли они вон!»
Желание отстоять мир идеальный – основа героического пафоса. Был ли «золотоголовый подсолнух» – стремление к гармонии – истоком этого героического пафоса?
В стихотворении «Я русский» молодой автор, оглядываясь на пройденный исторический путь, говорит голосом всего народа:
Меня палили бешеным огнем,
Меня душили
Жилистым арканом.
Меня кололи
Пикой и копьём
Разгневанные орды
Чингис-хана.
Герой обладает почти сказочным свойством – сражаться с врагом любым оружием:
Голодный, непричесанный, босой,
Лицом закаменев
Над Русью жалкой,
Я их сшибал оглоблей,
Стриг косой,
Я их лупил
Простой дубовой палкой.
А вот строфы о современности, о ХХ веке:
Я шел на шахты
И на рудники.
Я шел по льдам,
По зарослям таёжным.
А за спиной хихикали враги:
– Иван, куда ты
С грамотой лаптёжной?
И зверя разъярённого
Лютей,
Завербовав предателей
На помощь,
Они моих
Наставников, вождей,
Из пистолета
Убивали в полночь…
С точки зрения тогдашней идеологии, это самое опасное место в стихотворении. Поэт пишет о времени репрессий, обвиняя врагов в русофобии. (Народ с развитой мифологией – «легендами и сказками повитый» – не может быть малограмотным!) Автор прямо заявляет о том, что вчерашние «враги» – репрессированные поэты, его наставники.
Да-да, не партийцы, не советское начальство, а расстрелянные поэты! Валентин Сорокин не пользуется