в такую жару. И тут я провалился в сон.
Проснулся я в четверть шестого и, полусонный, прибрел на веранду, где вся семья пила чай.
– О боже, – воскликнула мать. – Ты что, спал?
Я как бы между делом заметил, что сиеста пойдет мне на пользу.
– Дорогой, ты не заболел?
Да нет, сказал я, со мной все в порядке. А спал я, чтобы отдохнуть перед вечерней программой.
– Какой еще программой? – спросила мать.
Со всей непринужденностью, на какую только был способен, я сказал, что в десять меня заберут на ночную рыбалку. Только в это время, пояснил я, в море появляются некоторые обитатели, и лучшего способа их пособирать просто не существует.
– Я надеюсь, это не означает, – зловеще начал Ларри, – что у нас по дому начнут ползать осьминоги и морские угри. Мать, лучше сразу его останови. Ты не успеешь оглянуться, как наша вилла провоняет не хуже рыбного рынка.
Я с некоторой горячностью возразил, что не собираюсь никого приносить в дом, а помещу их в специальный резервуар.
– Десять часов – довольно позднее время, дорогой, – сказала мать. – Когда же ты вернешься?
Я соврал на голубом глазу, что, скорее всего, вернусь около одиннадцати.
– Оденься потеплее, – сказала она.
Какими бы ночи ни были теплыми и благоуханными, мать не сомневалась, что, если я не надену свитер, двустороннее воспаление легких мне обеспечено. Я клятвенно пообещал тепло одеться и допил свой чай, а потом час или около того с удовольствием собирал все необходимое: сачок с длинной ручкой, бамбуковая палка с тремя крючками на конце для сбора интересных водорослей в одну кучу, восемь больших банок из-под варенья, семь жестянок и коробочек для крабов и моллюсков. Убедившись в том, что матери нет рядом, я надел плавки под шорты и спрятал полотенце на дно сумки, будучи уверен, что за некоторыми экземплярами мне придется нырять. Если бы мать об этом узнала, ее страхи насчет двустороннего воспаления легких возросли бы стократно.
Без четверти десять я закинул сумку за спину, взял фонарик и зашагал вниз по склону среди олив. Луна висела в звездном небе бледным пятнистым серпом, почти не дающим света. В черных прогалинах между корнями деревьев жуки-светляки посверкивали, как изумруды, в темноте ухали совы-сплюшки.
Когда я пришел к морю, Таки сидел и курил в лодке. Он уже зажег угольную лампу накаливания, и она, недовольно шипя и почему-то распространяя сильный запах чеснока, отбрасывала на воду перед носом лодки круг яркого света, привлекшего внимание разной живности. Бычки и морские собачки повылезали из своих норок и, устроившись на покрытых водорослями камнях, раздували щеки и нервно сглатывали, как зрители в театре, заждавшиеся поднятия занавеса. Зеленые крабы шустро сновали, то и дело останавливаясь, чтобы деликатно отщипнуть от водорослей маленький кусочек и аккуратно положить в рот. А еще повсюду непоседливо ползали ракушки, нахлобученные крабиками-отшельниками, которые повыгоняли