Через некоторое время вы пойдете в бой. Перед вами издыхающий, но все еще сильный враг. Вы хорошо освоили наступление непосредственно за огненным валом. Вы обрушитесь на врага, как… э-э… гром среди ясного неба. Вы должны доказать еще раз… – Валецкий споткнулся, подыскивая слова: на язык лезло совсем не то, если иметь в виду прошлое людей, стоящих перед ним. Но он быстро справился с заминкой: – Вы должны доказать, доказать еще раз всему миру, что нет ничего сильнее русского солдата, что под руководством партии большевиков и великого Сталина мы не раз побеждали ненавистных фашистских извергов, победим их окончательно, добив зверя в его же собственном логове! Ура!
– Ур-рааа! – нестройно ответила рота, но потом, спохватившись, сто с лишним глоток рявкнули так, словно решили оглушить стоящего перед ними генерала.
Когда крики смолкли, Валецкий повернулся и пошел к машине. Он был вполне доволен собой. В машине же и решил, что надо все-таки этих штрафников испытать в настоящем деле. Ну, хотя бы в разведке боем. Пусть-ка прорвутся на правом фланге его армии. Если эту атаку хорошо подготовить, то можно заставить немцев оттянуть на правый фланг часть их резервов, а главное – раскрыть систему огня. В любом случае такая атака себя оправдает.
И, полуобернувшись к полковнику Матову, сидящему рядом с ним на заднем сидении, сказал:
– Передайте этим вашим… штурмовикам, что если они хорошо проявят себя в первом же бою, то особо отличившихся направят на офицерские должности в войска. Только воздержитесь называть конкретные сроки. Там посмотрим.
Глава 14
Ночью роту лейтенанта Красникова, увеличившуюся вдвое за счет первой, третьей и четвертой рот, на «студерах» перебросили на двадцать километров севернее, на ночь разместили в двух бывших конюшнях, расположенных поблизости от усадьбы какого-то польского шляхтича, пополнили вооружением, выдали на три дня сухой паек. Все понимали: не для парада, не для учений, а для серьезного дела.
Люди готовились молча, сосредоточенно: чистили оружие, приводили в порядок обмундирование, подшивали чистые подворотнички, писали письма. Нечто торжественное витало в воздухе, каждый делился с другими последним, разговоры велись тихо.
Красников понимал: его солдаты готовились не столько к бою, сколько к смерти, но тут уж он ничего не мог поделать.
А потом, ближе к полуночи, когда подготовка закончилась, еще час пели свои «каторжные» песни. В полнейшей тишине и темноте песни эти звучали как молитвы древних воинов о ниспослании победы над супостатом:
Не слышно шума городского,
На Невских башнях тишина,
И на штыке у часового
Горит полночная луна,
– выводил Федоров своим чистым голосом, а хор мужских голосов вторил ему, и песня металась между каменных стен конюшни, выплескиваясь наружу слитным рокотом, прорезаемым высокими подголосками.
Но был у лейтенанта Красникова еще и вчерашний вечер.
Вчера, часов