дуры, ничего самостоятельно приготовить не могли. Муфка была очень нервной девочкой, не знаю почему. У нее были странные привычки, вроде той, что она подбрасывала по утрам свое белье прежде, чем его надеть, быстро отсчитывая число подбрасываний. Когда ей стало четырнадцать-пятнадцать лет, то за столом она как бы непроизвольно подбрасывала хлеб или в коленке начинала трястись нога, которую, как она уверяла, остановить было невозможно. Помню также, если Мама была нами недовольна, то Муфка впадала в истерику. Однажды в Дугине мы как-то напроказили или ослушались Мама, и нам за это влетело, и я попросила прощения, а Мама объяснила всю глупость нашего поведения. В это время появилась семья Урусовых из своего имения возле Сычевок. Мама занялась гостями и послала меня с каким-то поручением. Когда я вернулась в сад, где гости осматривали цветники и оранжереи, то думала найти там же и Муфку, но ее не было. Не оказалось ее также ни дома, ни в английском саду. Я громко ее звала, но она не откликалась, и у меня захолодело сердце. Зная ее истеричность, я даже подумала, не бросилась ли она в Вазузу или вообще куда-нибудь сбежала из дома. Я поплелась к Мисси, надеясь ее найти на детской площадке, но и ее там не оказалось: она с младшими ушла в глубину парка. Я не знала: сказать или не сказать Мама о своих подозрениях. Я боялась зря испугать ее, а с другой стороны, боялась потерять дорогое время. В это время Мама сама шла мне навстречу с гостями, она спросила, где Муфка, я ей шепнула, что не могу ее отыскать. В это время гости стали прощаться, Мама послала меня сказать, чтобы подали экипажи, и, пока все усаживались и уехали, прошло довольно много времени. У меня душа окончательно ушла в пятки, так как я решила, что случилось что-то ужасное, и тут я увидела Муфку, которая спокойно шла к дому и, верно, встретилась с отъезжавшими Урусовыми, направившимися в Левшино, откуда она шла. Я бросилась к ней с вопросами, а она ответила, что хотела убежать из дома, но потом, дойдя до Левшина, передумала и вернулась. Такое ее признание меня смутило, так как я поняла, что она способна на всякие отчаянные выходки. Я сообщила Мама свои опасения. Она долго говорила с Муфкой и объяснила ей, как глупо было ее поведение, ведь она подвергала себя большой опасности. Мне кажется, что она была единственная среди нас ненормальная и очень талантливая: обожала музыку, чудно играла на рояле, а со временем стала петь красивым контральто.
В Пете я души не чаяла, что не мешало нам часто ссориться, а нередко и драться. Помню, однажды мы крепко поспорили, я, по обыкновению, вспылила и чуть не ударила его по голове, но он увернулся и убежал по длинному коридору к себе. Я тотчас очухалась и поняла с ужасом, что ведь могла ему навредить. Я побежала за ним и стала тихо подсвистывать (у нас был такой условный сигнал для вызова друг друга). Он открыл дверь, но, увидев меня, сразу же ее захлопнул, тогда я поняла, что он меня боится. Мне стало так стыдно, что я стала его звать и молить, чтобы он вышел. Моя вспыльчивость была ужасной и причиняла мне столь мучительные угрызения совести, что я не спала