запрокидывая голову. Скучно. Ему опять было дико скучно. С этим чувством он впервые познакомился там же, в Коснахте, во время лечения, под его конец…
И тогда, в клинике, его скуку хоть немного развеивала одна из медсестёр – Кристен: золотоволосая, улыбчивая, с лучистыми зелёными глазами, болтливая и жутко позитивная. С ней Микки провёл множество часов за беседами, но больше – в постели. И, пусть она не трогала его сердца, но за ней было забавно наблюдать – от её милой позитивности на губах сама собой появлялась снисходительная ухмылка. Верно, брюнет бы и по сей день поддерживал с ней общение, если бы Кристен не разбилась в автокатастрофе по пути на работу спустя три месяца после того, как Микки окончил лечение.
А потом было возвращение в Санкт-Петербург, где Микки прожил два года – ему всё-таки хотелось нормально пожить в этом городе, только квартиру он сменил, а ту – ставшую похожей на жалкий притон, он привёл в достойное состояние усилиями клининговых служб и рабочих, которые делали в ней ремонт, и продал, так ни разу больше и не переступив её порог. Потом был год жизни во Франции, в Париже, где у Микки и по сей день оставался дом, который терпеливо ждал возвращения своего владельца, переезд на три месяца в Сан-Диего и, наконец, переезд в Лос-Анджелес, где брюнет жил уже четыре года.
Дверь в обеденный зал отворилась, едва слышно скрипнув, и в комнату зашла Николь, задерживаясь около порога и настороженно смотря на брюнета, готовясь к тому, что он прикажет ей убраться восвояси. Но Микки никак не отреагировал на появление домработницы и даже не открыл глаз.
Посмотрев на Микки с минуту и подумав, Николь прошла в комнату и осторожно подошла к парню, который продолжал сидеть с закрытыми глазами, совершенно игнорируя присутствие домработницы. Женщина подошла к брюнету и, вновь недолго подумав, встала у него за спиной и опустила ладони на его напряженные плечи. В этом была вся Николь – то робкая и не решающаяся поднять взгляд, то проявляющая очередной порыв странной инициативы и нежности.
Чувствуя напряжённые мышцы плеч Микки под своими ладонями, Николь неуверенно провела по ним, а после слегка сжала. Брюнет едва заметно вздрогнул от этих прикосновений и поморщился. Они слишком напомнили ему прикосновения его последнего «отца» – небезызвестного Холи Гумперта.
Мужчина любил подходить к Микки сзади и вот так гладить его по плечам, иногда переходя на грудь или живот, или обнимать его. Микки был «сыном» Холи с двенадцати и почти до шестнадцати лет – тот самый возраст, когда тело уже вытягивается, но ещё не приобретает мужских очертаний и крепости, сохраняя мальчишескую хрупкость. И Холи это безумно нравилось.
Он любил детей. Любил так, что гореть ему за это в аду ещё тысячи лет, если ад, конечно, существует. Скольким никому не нужным сиротам он дал приют… и скольких из них он грязно использовал и погубил. Пятнадцать. До Микки у Холи было пятнадцать «детей»,