не вовремя. Нам уже вечером надо отправляться в Копенгаген…»
Девица Фемке проводила их в гостиную, обставленную весьма скромно – полосатые бумажные обои, два гобелена со сценами охоты, портрет пожилой женщины в черном платье и белом воротнике, хмуро взирающий со стены напротив окна. Высокие окна занавешены были темно-коричневыми портьерами, что делало комнату крайне мрачной. Несмотря на день, на каминной полке горели свечи. Фемке продолжала хлопотать над девочкой, распорядилась, чтобы приготовили спальню. «Доктор ван дер Сханс многому обучил дочь», – заметил Фрежвилль. – «А где вторая?»
«Я сейчас ее приведу», – проговорила между прочим Фемке. – «Пусть побудет с вами, пока мне некогда».
Аннализа вышла откуда-то из боковой двери. Шла она довольно неуверенно, опираясь о стену, и Кристоф поначалу подумал, что она хромая. «Младшая дочь доктора очень плохо видит», – шепнула ему Юлия, увидев его взгляд, направленный на девушку. Первым порывом его было встать ей помочь, но он понятия не имел, прилично ли. Кроме того, Аннализа явно ориентировалась в доме. Она поклонилась всем. Кристоф смог ее рассмотреть. Она была пониже ростом, чем ее сестра, черты лица помягче, в движениях виделась осторожная плавность. Глаза у нее были синие и неподвижные, с длинными ресницами. Зрение не мешало ей весьма оживленно участвовать в светской беседе, и девица, казалось, знала, кто находится перед ней. Кристоф счел своим долгом представиться, и та весьма пленительно улыбнулась ему.
«Аннализа очень талантлива», – проговорила Юлия. – «Вам надобно услышать, как она играет на флейте».
«Ах, вы мне льстите», – девушка зарделась. – «Это сущая безделица».
«Однако ж вы сами сочиняете музыку. Причем такую, что ее следует услышать более широкой публике», – произнес Шарль-Луи. Вскоре к ним присоединилась Фемке. Разговор пошел в обычном ключе – ужасы революции, приближение войны. «У нас же тоже вот-вот восстанут», – заговорила старшая из дочерей доктора ван дер Сханса. – «И стадхаудера нашего доброго свергнут. Надеюсь, не казнят».
«Он может бежать», – проговорил Фрежвилль. – «И, если он не совершит такую глупость, какую совершил наш Луи, да будет земля ему пухом, и не пойдет договариваться с вашим Парламентом, то у него есть все шансы».
«Я слышала, что с англичанами он уже сговорился», – понизила голос девушка. – «За это, кстати, его и хотят свергать. Но даже если придется бежать, то только по морю. А зиму обещают суровую – у нас уже дров не напасешься. Как бы не замерз пролив».
Кристофа поражало, как осведомлена, оказывается, эта, на первый взгляд, легкомысленная девица. По-французски что она, что сестра болтали как на своем родном.
«Что думает ваш отец, мадемуазель Фредерика?» – спросил Фрежвилль.
Та задумалась. Наконец, проговорила: «Вы знаете, он человек своеобразный. Никогда не поддерживал Оранских. Но я бы не сказала, что ему нужна революция. Здесь и так люди бедствуют. А еще