Толстого, и Сильфи.
– Кто?
– Ну, Сильфи. Девушка-хиппи, без ума от сильфид и саламандр. Только есть проблема – мы не решили, куда ехать и где искать дом.
– Так это легче легкого, – слегка задумавшись, улыбается Мира.– У меня есть знакомый, у него дом под Калугой. И он давно хочет дать мне ключи.
Глядя на Миру, я не могу избавиться от ощущения, что в ней скрывается всеобъемлющий нигилизм. Это сквозит во всем, что Мира делает: чуть склоняет голову на бок, молчит с легкой улыбкой в уголках рта, непонятно с чего краснеет. Девушки, придуманные баден-баденским охотником, всегда подобны разрывным пулям. Вероятно, у Миры тоже случаются смутные догадки о своих прототипах.
У Миры имелся не редкий, но по сути мистический талант: при виде нее мужчины разом приходили в возвышенное состояние. Преподаватели Миры (она училась на литературного критика) приглашали ее на все конференции, усатые редакторы отделов культуры печатали ее детские статьи, а краснолицые оркестранты одаривали Миру контрамарками.
Не то чтобы она выпрашивала подарки. Она тратила большую часть времени на то, чтобы отказываться от предложений и приглашений. Но как только у девушки возникала нужда в чем-то наподобие ключей от домика в глухой деревне, немедленно обнаруживался человек, с радостью готовый их дать.
К вечеру 23 декабря Мира заполучила ключи. Тем же субботним вечером путешественники впервые встретились вместе. Они собрались пойти в консерваторию на увертюры Глинки, но в последний момент на всех не хватило билетов. Мира достала только три. Поделить проходки не удалось, и на концерт не пошел никто. Подростки отправились бродить по городу. Третья фотокарточка: Тверской бульвар, темно-свинцовое небо, серый снег. Юные путешественники идут в сторону Пушкинской площади.
– Ну, спасибо, эта… за дом, – бурчит Константин, под его очками виднеется синяк. – А то я встал с утра, погода – скверная. Так я обругал по матушке Якова с нижнего этажа, а он потом с приятелями пришел разбираться…
– Да, пора в деревню, сеньоры, – с важным видом говорит Юлий. – Кстати, как думаешь, если бы твоего Якова из реторты вывели, пришел бы он тебе морду бить? Или сидел бы дома, как мышь усиленно сознающая?
Мира молчит, Сергей тоже не раскрывает рта, хотя и досадует, что вечные спутники всегда оказываются разговорчивее.
– Жаль, зимой в деревне косить нечего, – продолжает Константин. – А то литература, которую я в книжке Юлия понюхал, мне противна. А дневник заканчивается.
– А Катя тебе по-прежнему мила? – мерзким голосом спрашивает у Константина Юлий, косясь на Сильфи.
Сильфи, кажется, слышит. Я жду, что она ответит что-нибудь резкое – но она мгновенно уходит в себя и начинает что-то подсчитывать на пальцах. По ее лицу видно, как она с усилием, но почти сразу забывает Катю, о которой сказал Юлий. Константин, не глядя на Сильфи, показывает Юлию кулак, достает блокнот и делает какую-то пометку.
– Пойдем