Все будет хорошо. Может, химию дадут. Мы вовремя обратились. Я повторяю слова профессора Светицкого. Повторяю слова Виктории Львовны, которая принимала меня в десятом кабинете. Может, потеряю глаз. А вообще – вылечусь. Прорвемся. Это ясно как божий день, смеюсь я. Наверно, мой голос звучит несколько истерически. Аня с Димой сидят за столом напротив. Стараются не смотреть на меня. У меня в руке платок, иногда я вытираю им под глазом. Из-под глаза сочится прозрачная клейкая жидкость. Я говорю: в онкоинституте такое лечат. Дорого, конечно. Но туда ходят именно лечиться, а не доживать. Да, говорит Аня, там хорошие специалисты. Я сама была медсестрой, правда, в онкодиспансере. Многие лечились в онкоинституте, а у нас в диспансере им давали химию. Ты работала в диспансере? – удивляюсь я. Она кивает. Слушайте, а что такое химия? – спрашивает Дима. Просто слышишь: химия, химия. А что это? Лекарства, говорю я. Капельницы, говорит Яна. Ну не всегда, говорю я, иногда и в таблетках бывает. Значит, просто лекарства? – спрашивает Дима. Да, говорю я, просто лекарства. Только они обычно и на здоровые клетки нехорошо действуют. То есть можно в принципе умереть от химии, а не от рака. Я произношу эти слова с каким-то нездоровым удовольствием. Как будто гораздо лучше умереть от химии, чем от рака. Как будто это такая в своем роде победа: заболеть раком, но умереть не от рака, а от чего-то другого, пусть даже от химии. В этом есть успокоение. Я замечал такое отношение у других. Например, человек рассказывает: не волнуйся, рак можно победить! Например, моя мама. Такой диагноз поставили! Четвертая стадия. Врачи давали полгода, не больше. Полечилась и десять лет прожила. Умерла от сердечного приступа.
Это такая победа: умереть от сердечного приступа. Не дать этой мерзости победить тебя. Умереть от чего угодно, но не от рака. Попасть под машину. Получить инфаркт. Подхватить воспаление легких. Что угодно, только не онкология. Довольно часто это все равно рак. Химия бывает кардиотоксичной: сердце не выдерживает. Облучение – серьезнейшая нагрузка на организм. Помню, как после киберножа в 2016 году мы возвращались из Москвы в Ростов, и ночью в поезде меня догнала головная боль, тошнота, спать было совершенно невозможно. Большую часть ночи я как зомби бродил по тихому вагону, не в состоянии прилечь. Меня несколько раз стошнило: к счастью, я успевал добежать до туалета. Вагон спал, и туалет все время был свободен. Я устал ходить, хотелось прилечь хотя бы на полчаса. Но только ляжешь – выворачивает наизнанку. В тамбуре кто-то покурил: запах долго не выветривался, проник в коридор, даже в купе. От запаха мутило. К утру полегчало, кое-как уснул. В Ростове потом сходили к радиологу, Алие Катифовне, описали симптомы. А, это ничего, сказала она, это у вас отек мозга был после сильного облучения. Дексаметазон кололи?
Прозвучало как черный юмор.
Кроме Димы, Крупковского, Ромы и Ани с нами поехал Влад, мой сын. Ему было десять, он был тихий парень, обожающий все, что связано с компьютерами, и уже тогда, кажется, мечтавший стать программистом;