с отрезанными ушами и носом… Но ты всё такая же красивая!
Сююмбике лишь тихо, печально вздохнула. Какой же я кретин, разве можно так шутить!
– Я письмо привёз от твоих родителей.
Она быстренько спрятала на груди помятый конверт и спросила:
– Как они там?
– Хвала Аллаху! Дядя Юсуф хочет финский дом собрать. Вот только досок не хватает. А в колхозе уже пять месяцев зарплату не дают.
«Зачем всё это ей говорю? – подумал я. – Какой толк от дома, который никогда не будет построен, и где никогда не будет слышен смех Сююмбике?»
– Три года, как уехала, а родителей ещё ни разу не навестила.
Она беспомощно улыбнулась.
– У меня же двое детей. Как с ними в такую дальнюю дорогу выехать?
– Мальчики? Девочки? Как зовут? – я изо всех сил старался поддержать разговор.
С материнской радостью в глазах Сююмбике ответила:
– Мальчики. Тигран и Вазген. Сейчас спят, а то бы показала.
– И Арсена не видно…
– Он в Карабахе… воюет. Уже год нет от него вестей, – шмыгнула носом Сююмбике.
«Когда же она в дом пригласит?» – думал я, по наивности думая, что здесь так же гостеприимны и радушны к гостям, как в нашем ауле. Но Сююмбике вовсе не горела желанием пригласить меня на чашку традиционного чая. Она нервно потирала руки и беспокойно поглядывала по сторонам.
Что ж… Пора и честь знать… Говорить, кажется, уже не о чем. Неужели она родителям ничего в гостинец не пошлёт?
– Ну, ладно, прощай, что ли… А-а… Магазин где у вас? Надо бы продукты в дорогу, гостинцы домой закупить…
Она вяло махнула рукой куда-то мне за спину: «Та-ам…»
И вдруг во мне словно бес проснулся. Какая-то глупая надежда всколыхнула мне сердце, и я тихонько и горячо позвал её:
– Сююмбике! Собирайся, я увезу тебя домой!
Она не успела ответить, потому что в дверях появился тот усатый старик, видимо, её свёкор, и что-то сказал по-армянски, энергичными жестами зовя её к себе.
– Передавай привет! – упали на порог последние слова Сююмбике, за которой закрывались, словно створки раковины, тяжёлые двери крепкого армянского дома.
На следующий день мы выехали в обратный путь. Отжав муфту сцепления, я услышал какой-то писк, доносившийся из-под педали.
Это моя бедная мышка, «землячка», за время дороги освоившая кабину как свою нору, – ну надо же, из-за утраченной осторожности и рискованно приобретённой смелости попала под нажим педали…
Вот так бывает… Тысячи километров проезжаешь благополучно, преодолеваешь много трудностей, и вдруг случайно гибнешь по нечаянной вине своего же земляка и товарища…
Остановив машину, я облокотился о руль и закрыл кулаками глаза. На душе было тоскливо. Однако времени на чувства не было: сзади стали сигналить машины. Я открыл дверцу кабины и пинком сбросил окровавленное тельце мышки на пыльную армянскую землю.
«КамАЗ» взревел и рванулся вперёд. Горные гряды постепенно уменьшались, таяли за спиной. Впереди меня сиротливо ожидала родина.
1997