нет в живых, а моя самая первая любовь бесследно растворилась в воздухе, когда я остался один на всём белом свете, можно было позволить себе побыть чуточку первооткрывателем. Поехать и посмотреть на то, какой он, дальнейший маршрут. Вот кафе пронеслось мимо: так решил мой господин, даже не пытаясь пристроиться в уютный карман возле него. На этой остановке никто не вышел. Вроде бы, её даже забыли объявить. Троллейбус знал, что меня здесь уже никто не ждёт, а значит, нет смысла останавливаться, задерживать спешащих по домам граждан. Я уже не выйду здесь, я уже не выйду здесь никогда.
Что ж, едем вперед. Ведь дальше тоже есть остановки, можно сойти на любой и начать искать своё будущее, раз уж прошлое забыто и закрыто. Но я не выходил. Чем дальше троллейбус забурялся в незнакомые районы, тем больший интерес просыпался во мне. Неужели его маршрут не имеет конца? Неужели он едет в вечность прямо от моего подъезда?
– Что ты будешь делать теперь? – спросила она.
– Наверное, ничего. Посмотрю, что будет дальше.
– Ты уже смотришь будущему в глаза. Тебе они нравятся?
– Да. Нравятся. Ведь это твои глаза.
– Ты не ошибаешься? – деловито спросила она.
– Возможно, не всё ли равно?
– Конечно, может это и неважно, но уверен ли ты, что не пожалеешь о своём выборе?
– Я и так слишком о многом жалею.
– Мне грустно здесь, – сказала она. – Поехали к тебе?
Мы сошли на ближайшей остановке и перебежали дорогу в неположенном месте. Перед нами темнел маленький окраинный парк, ночью становящийся прибежищем хаоса, пустоты и дикости. В него не хочется заходить, он вызывает отторжение, и кажется, что возникающее неприятное чувство – его защитная реакция на незваных гостей. Мы стоим на остановке под одиноким фонарём и смотрим на оскаленную пасть ржавых ворот. Ни одной машины. Ни души. Троллейбуса не видно, зато тяжёлой поступью приближается гроза. Я чувствую, как при каждом её шаге на меня как будто падает потолок, ноги становятся ватными, пугающе расфокусируется зрение. Потом – одинокий раскат грома, и на нас обрушивается дождь. Мы стоим под козырьком и смотрим, как вокруг бушует стихия. Асфальт становится тёмным, земля набухает и только под прозрачной крышей ничего не меняется.
Мы садимся на выбравшийся из тьмы троллейбус. Намокаем, пока пробегаем несколько метров от козырька до его двери. Майка на моей спутнице теряет свой яркий жизнерадостный цвет, и эту потерю сможет восполнить только время. По моим расчётам этот троллейбус последний, водителям уже пора загонять свои машины в парк, где те будут спокойно спать несколько часов. Им тоже нужен отдых. Мы неспешно проходим по пустому салону и усаживаемся в самом конце. Она прижимается ко мне и погружается в лёгкую дрёму, словно очень усталый человек. По дороге троллейбус подбирает ещё нескольких ночных прохожих, офисных работников, которым, почему-то,