в девках, да с племянниками вошкаюсь. А я и не переживала совсем и так мне не хотелось абы за кого замуж-то идти! Все о любви мечтала, все об ней. В книжках об этом читала. Батюшку все время просила из города да с ярмарки книжек привезти. Он у меня шибко грамотный был, понимал… А матушке хоть и невдомек было, но не бранила она меня за книжки-то эти. Головой только покачает и ничего не скажет.
Так вот, как я того паренька-то приглядела, так и подумала, что если бы посватался, пошла бы за него, пожалуй. Люблю я, когда нрав веселый, легкий, а взгляд добрый. Так мысль об нем занозой и сидела в сердце моем.
Как-то раз у колодца его встретила, раскланялись. Я сначала что-то разволновалась, а потом, улыбалась и ничего с собой поделать не могла. Так с улыбкой домой и пришла.
– Ты чего радостная такая? – спросила матушка.– Как глупая ходишь, улыбка с лица не сходит. Не влюбилась ли часом?
Я даже закрыла лицо руками и убежала. А ведь и вправду, наверное, влюбилась, – думалось мне.
***
Потом уж весной как из леса с племянниками шли, он на лошади догнал, поздоровался, спросил даже чего-то, детей покатал. И мне предложил, да я отказалась – боязно было. Тут он спросил, как детей зовут, потом – как меня.
– Полюшка она, Поля, – закричали наперебой дети.
– Ну, а я Арсений, – сняв картуз и протягивая руку, представился юноша и потом, сел на коня и, попрощавшись, ускакал прочь.
В груди моей что-то толкнулось и вдруг защемило. «А имя-то какое красивое», – только и смогла подумать я.
Ну, а на Пасху с раннего утра разговелись, в Храм сходили все вместе, а потом, уж как в обедах мы с сестрами к столу собирали, вдруг отец подозвал меня к себе и велел одеться получше, покрасивше, да волосы прибрать понаряднее.
– Помоги ей, мать, да объясни, что к чему, – приказал он.
Я не поняла, в чем дело, а матушка, вытирая слезы, махнула мне рукой, зовя за собой. Сердце мое тревожно забилось, никак я в толк не могла взять, зачем это мне одеваться красиво и почему матушка вдруг заплакала.
Надели на меня сарафан мой любимый, рубашку белую расшитую, платок на плечи набросили, волосы в косу заплели с красной лентой. Я еще сережки из шкатулочки достала – те, что папенька подарил, когда маленькая была. Матушка позволила, потом обняла меня, поцеловала, перекрестила и говорит:
– Ну, пойдем, дочка, сватать ведь тебя пришли. Никифоров Роман Силантьевич за сына своего хочет взять тебя. Не знаешь ли его? Сапоги они тачают. Мастерская у них своя. Слыхала, небось?
Я обмерла прямо. Ведь это ж Арсения батюшка. Виду не подала, вышла в горницу, а они уж за столом сидят.
Сели мы с Арсением рядышком, да так и просидели молча. Родители все обговаривали, а мы сидели и со всеми вместе, и не здесь как будто. Слова их песком сыпались, да только не слышали мы их, шелест лишь один. Ну, а на Красную горку и свадьбу сыграли. Весело было, да только не помню я ничего,