о приближающейся зиме, летняя суета отступала в прошлое – прекрасная пора (не зря у Пушкина была Болдинская осень!), время недолгой остановки, оценки того, что уже прожито, и определение планов на будущее…
В это время неплохо писалось.
Сашка приходил теперь на работу как можно раньше, перенеся завтрак из общежития в кабинет, и в течение полутора-двух часов жил со своими героями совершенно в ином мире, где уже вовсю лежали снега и трещали нешуточные морозы, а его герои в череде важных дел старались найти ответы на непростые и совсем не актуальные (а кое в чем запретные) для большинства вопросы…
Когда начинали греметь шаги по коридору, он нехотя возвращался в действительность, в которой первым, как правило, появлялся Кантаров, приходивший на полчаса раньше и в обязательном порядке обходивший все кабинеты, словно ожидая найти за закрытыми дверями нечто непозволительное.
– Творишь? – догадливо изрекал он.
На что Сашка сначала согласно кивал, но после того как тот на редколлегии совершенно серьезно заявил, что Жовнер занимается графоманией в ущерб своим обязанностям, стал рукопись закрывать или газетой, или письмом и делать вид, что уже весь в рабочем процессе…
С Кантаровым, несмотря на все Сашкины попытки, отношения не сложились, помирить двух умных и талантливых людей – Красавина и Кантарова, как он надеялся, не получилось, дружить же он предпочел с Красавиным, что привело к натянутым отношениям не только с Кантаровым, с Селиверстовой и ее подчиненными. И неожиданно для него с Олегом Березиным, который держался в редакции довольно независимо (он был секретарем партийной организации). Жовнер предположил, что подобное охлаждение наступило не без участия Марины…
Иногда вторым в редакции появлялся Красавин, который предпочитал писать в одиночестве и относительной тишине. Дома, хотя он и получил уже двухкомнатную квартиру, уединиться не позволяли дочь и жена, поэтому он допоздна задерживался по вечерам, а если не успевал закончить, на следующее утро дописывал. Обычно он стремительно пробегал по коридору и заходил к Сашке только после того, как заканчивал материал, удовлетворенный, хитро улыбаясь, уверенный в себе. Они обменивались необязательными репликами о том, что надо бы обсудить ситуацию в редакции, но все никак не могли выкроить время, да и настроиться на явно назревший разговор.
…В тот уже по-настоящему осенний день, пронизанный прохладным ветерком, загоняющим в тупики желтые одинокие листья, Жовнер тоже пришел раньше остальных, но новость узнал, когда уже коллеги ходили с сосредоточенными и серьезными лицами, а начальствующая тройка и Красавин спешно были вызваны в крайком партии.
Ближе к обеду телетайп начал выстукивать первые лаконичные строки сообщения о кончине Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева, и новость из разряда слухов перешла в свершившееся событие.
В редакции повисла гнетущая тишина, которую все почему-то боялись нарушить неосторожным словом. Она была столь томительна,