лавочники по несколько раз в день бегали к постоялым дворам, подходили к едущим на линейках, в скрипучих двухколёсных арбах, спрашивали, что слышно в горах, зачем идут аскеры Гоцинского в Шуру. Не мог усидеть и Гаджи-Магома в мастерской:
– Эй, курдаш[4], ты из какого аула?
– Из Верхнего Казанища.
– Тогда проезжай, ты не можешь знать того, что происходит выше Казанища.
– Эй, кунак, счастливого пути, откуда едешь? – спрашивал Гаджи-Магома очередного путника.
– Из Кадара.
– Ты видел Нажмутдина из Гоцо с аскерами?
– Видел, в Дженгутае они.
– В Шуру собираются?
– А ты что, собираешься в гости звать его к себе? – ответил вопросом на вопрос весёлый верховой.
– А как же, барана приготовил, угощать буду.
– Потерпи малость, сегодня вечером доест в Дженгутае бычка, завтра до твоего барашка доберётся.
Старик возвращался в мастерскую, придвигал треножку к мангалу[5], грел озябшие руки.
– Гости, значит, у зятя, – бормотал он.
– Кто? – спросил Джавад.
– Нажмутдин.
– Дочь за дженгутайцем?
– Нет, сестра.
– А ты знаешь Гоцинского?
– Как не знать соплеменника? Не только в Аварии, весь Дагестан знает его.
– Большой человек?
– Очень. Выше меня на две головы, а толще раз в десять.
– Сильный, значит? Расскажи о нём, – попросил Джавад.
– Расскажу, коли интересуешься. Человек может стать известным и влиятельным, если обладает большим умом или состоянием. Нажмутдин – человек богатый, учёный-арабист. Покойный отец мой был мюридом Шамиля. Он близко знал Доного-Магому, отца Нажмутдина. Рассказывал, что не отличался Доного-Магома мужеством, храбростью. Зато хитрости, коварства в нём было хоть отбавляй. Смелость его заключалась в заносчивости перед теми, кто стоял ниже. Угодничество перед возвышенными доходило до самоунижения. Обладая этими свойствами, честолюбцы и властолюбцы иногда достигают высокого положения. Достиг своей вершины и Доного-Магома.
Назначил непревзойдённый, доверчивый имам Шамиль его наибом в нашем обществе. Достигнув власти, Доного-Магома предал забвению законы шариата. А в те времена изустные законы наиба и хана имели силу большую, нежели царские или предписанные Кораном. Никто не мог противостоять безапелляционному суду местных владык. За правдой ходить было далеко. Вначале Доного-Магома делал вид, что служит верой и правдой великому имаму. Но когда звезда громкой славы и блестящих побед Шамиля стала клониться к закату, переменился и Доного. А в критические дни, когда преданный печалям и молитвам вождь горцев устремился к последней твердыне – Гунибу, Доного не только предал его за ломаный грош царским властям, но и поднял оружие против того, кто дал ему власть и состояние. В награду за такое предательство Доного был назначен наибом округа. Бедный отец мой говорил: «Не пойдёт впрок богатство, облитое слезами и кровью ограбленных». Но Аллах миловал разбойника. Дожил Доного-Магома припеваючи