Ты или я. София Стасова

из-за поздно диагностированного иммунодефицита.

      А во-вторых – Виктор довольно подробно рассказал мне о событиях, произошедших в день моего рождения. Из его слов можно было сделать простой вывод: кто-то серьёзно ошибся, нечаянно дезинформировав их с мамой, а потом по каким-то совершенно не поддающимся логическому объяснению причинам все так и остались в неведении вплоть до моей встречи с настоящим папой.

      – Ты хочешь ещё раз к нему поехать?

      Я отрицательно покачал головой:

      – Это неправильно, да? Я должен хотеть увидеть его снова?

      – Не знаю, – Натаниэль нарисовал в углу тетради маленький треугольник и полностью закрасил его. – Я бы на твоём месте, наверно, хотел бы.

      – Скажи, что я должен чувствовать? – Мне не понравился такой ответ, потому что слова Натаниэля прозвучали как бессознательный, но всё же упрёк. – Моя жизнь перевернулась, а мне кажется, будто ничего не произошло. Я хочу узнать ответы на некоторые вопросы о прошлом моего папы и… больше ничего.

      – Но тебе ведь не всё равно, а то, что тебе не грустно и не больно, даже хорошо. Просто… – Натаниэль помолчал мгновение. – Просто у нас не так много времени, потому что твой близкий человек скоро исчезнет.

      Его слова прозвучали так, как будто относились не к Александру, а к нему самому. Это совершенно не соответствовало общему настроению нашего разговора, и я ответил, рассердившись:

      – Да я видел этого человека всего один раз! А до этого всю жизнь думал, что мой отец – Виктор. Так что вряд ли буду плакать в тот день, когда мой близкий человек, – я специально сделал издевательское ударение на слово «близкий», – исчезнет.

      – Ты не любишь его?

      – Нет, – со злостью на самого себя отрезал я. – Я не умею любить, понятно? Не умею. Я чувствую всё, что угодно, кроме любви. Наверно, я должен был бы любить и Виктора, и папу, и… тебя.

      Вместо того чтобы рассмеяться в ответ на моё признание, Натаниэль сказал задумчиво:

      – Дофамин, серотонин, окситоцин. Парочка бензольных колец. Вот тебе и вся человеческая любовь. Особо не к чему стремиться. Чувства, синтезированные в пробирке, – он произнёс это безумно печально, вдруг превратившись из подростка с сияющими глазами во взрослого человека, прожившего большую часть своей жизни. – Но ты другой. Ты выше обыкновенных привязанностей и бесконечной химии в голове.