к глазам, завороженный его красотой.
Если бы искусный мастер взял крупное куриное яйцо, осторожно освободил бы его от содержимого, а хрупкую скорлупу обработал бы резцом, сплошь испещрив тонкую поверхность сквозными витиеватыми прорезями замысловатого орнамента, то получилось бы нечто похожее на то, что он держал в руках.
– Дева Мария! Что за чудо?!
Забыв, где он, кто он, Лопес зачарованно смотрел на загадочную вещицу, любовался его яркой вызывающей красотой. По тонкой, ажурной, аквамариновой поверхности находки плясали искристые перламутровые блики, переливались, двигались, будто живые, исполняя некий будоражащий гипнотизирующий танец. Артефакт завораживал, притягивал взгляд, заполнял собой все окружающее, будто он – вся вселенная.
Фаусто смотрел и смотрел, погружаясь в транс. Картинка смешалась, поплыла. Вот уже нет ничего, ни острова, ни реки, ни города. Все заслонило, накрыло собой новое доминирующее видение. Бесплотное сознание удачливого рыбака парит в мертвом холодном вакууме, утыканном хаотичной россыпью звезд. Впереди яркая точка, нет, уже пятнышко, все ближе, ближе. И вот над ним уже нависает, подавляет своей массой грязно-кирпичная сфера с многочисленными белесыми проплешинами, окутанная мутной дымкой плотной атмосферы. Планета раздувается, растет, заполняет все видимое пространство. Вот странник уже на ее неприветливой поверхности. Небо мрачное, иссиня-черное. В зените крохотное, с ноготок мизинца, темно багровое солнце, скупое на тепло. Прямо по курсу, над горизонтом, две голубоватых луны. Одна круглая, крупная, похожая на земной спутник, другая маленькая, несимметричная, напоминающая щербатую фасолину. Рельеф гористый, кругом нагромождение черных вздыбленных колючих скал, с которых свисают бескостные тела ярко-фиолетовых созданий, напоминающих земные коралловые полипы, увеличенные в тысячи раз. Их многочисленные длинные серые щупальца развиваются на шквалистом ветру, иногда ловко хватая что-то из воздуха и отправляя добычу в слизистый беззубый рот. Впереди, за неприветливыми утесами – идеально ровная площадка, размером с небольшой стадион, покрытая чем-то прозрачным, очевидно – льдом. Вдали, на скользкой поверхности, наблюдается какое-то шевеление, скопление чего-то живого. Он уже хочет идти туда, начинает движение, и вдруг прямо перед ним возникает раззявленная, шестиугольная, до самого горла утыканная множеством мелких конических зубов, хрипящая пасть.
– Господи Иисусе!!! – Фаусто мгновенно пришел в себя. Огляделся. Все в порядке. Вот лодка, костер, выпотрошенная рыбина. Будто и не было ничего. Только сердце загнанно бухает в груди, и струйка липкого пота бежит между лопаток.
«Может, почудилось?» – прошептал неуверенный голос рационалиста в его голове.
«Ха! Трусишка, ты сам-то в это веришь?» – глумливо вставил другой голос.
«А ты не прост, дружок, далеко не прост», – Лопес бросил жадный взгляд на загадочный артефакт и осторожно, стараясь не повредить, спрятал его в карман.