она знала, очаровывала белых, – мое солнце зашло.
У Клер вырвался резкий смешок. Уже не в первый раз Кики отметила отрешенность ее умных глаз, противостоящих инерции смеха.
– Ну пойдем, пройдемся с нами, – сказала Клер умоляюще, толкая Уоррена в центр между собой и Кики, словно ребенка. Странный маневр – получалось, что разговаривать они должны через Уоррена.
– Хорошо, главное, не потерять Джерома, он где-то тут. Ну и как Италия?
– Великолепно! Правда, здорово? – спросила Клер, глядя на Уоррена с нажимом, отвечавшим смутному представлению Кики о художниках: страстных наблюдателях, устремляющих весь жар своей души на любой пустяк.
– Это был отдых? Или тебе там что-то вручали?
– А, премия Данте, – ерунда, это совсем неинтересно. А вот Уоррен пропадал на рапсовом поле – чуть не доконал себя своей теорией о вредных агентах над генно-модифицированными полями. Ты не представляешь, Кики, что они там открыли… Теперь он на пальцах может доказать, что эта… как ее?.. перекрестная диссеминация – или инсеминация – ну, в общем, то, про что нам в правительстве врут без зазрения совести, а наука на самом деле… – Клер изобразила, как откидывается крышка черепа, являя миру его содержимое. – Уоррен, расскажи Кики сам. Я так путано объясняю, но это что-то фантастическое… Уоррен?
– Не так уж это и интересно, – буднично сказал Уоррен. – Мы пытаемся прищучить правительство в вопросе о ГМО. Проделана гигантская лабораторная работа, но пока все разваливается – нужно центральное, железное доказательство… Ох, Клер, здесь так жарко, и это скучная тема…
– Ну что ты… – слабо возразила Кики.
– Совсем не скучная! – воскликнула Клер. – Меня не волнуют технологические тонкости и как именно все это отразится на биосфере. Я не хочу ждать ни десять лет, ни пятьдесят – мне это сейчас важно. Это гнусно, гнусно, это ад – вот какое слово меня осенило. Вы понимаете? Мы провалились в новый круг, в глубочайший круг ада. Земля погибнет у нас на глазах при таком раскладе…
– Да-да, – твердила Кики во время тирады Клер. Эта женщина и удивляла, и утомляла ее: не было вещи, которую она не могла бы восторженно приукрасить или расчленить. Кики вспомнила знаменитое стихотворение Клер об оргазме, где она разъяла оргазм на части и методично описала их, словно механик, разбирающий мотор. Это было одно из немногих произведений Клер, которое Кики понимала без разъяснений мужа или дочери.
– Дорогая… – Уоррен мягко, но решительно взял Клер за руку. – Кстати, а где Говард?
– Пропал без вести, – сказала Кики и дружески улыбнулась Уоррену. – Кажется, он с Эрскайном в баре.
– Боже, я сто лет не видела Говарда! – объявила Клер.
– До сих пор над Рембрандтом работает? – допытывался Уоррен. Он был сыном пожарного, и это особенно нравилось в нем Кики, хотя она отдавала себе отчет, что романтический ореол вокруг этого обстоятельства – плод ее фантазии, не имеющий отношения к реальному житью-бытью трудяги-биохимика.