он произнес это вслух. Взял и все испортил. Горячая ладонь, будто обидевшись, сползла с его бедра.
Давно погасшие сигареты синхронно упокоились на дне мусорного бака. Она достала из сумочки ключ от машины, поиграла с брелоком, проводила взглядом тщедушную собачонку, ведомую девочкой лет десяти.
– Роберт, скажи…
Он покорно остался рядом в надежде, что порыв ветра снова донесет альдегидный аромат ее духов, но ветер не был к нему благосклонен.
– Ты доволен тем, что ты делаешь?
Роберт беспокойно покосился на засаленные манжеты куртки и постарался прикрыть их, сложив руки на груди. Окинул себя мысленным взором и мысленно же пожал плечами – если в чем его и можно было заподозрить, так это в тотальном погружении в работу, пренебрежению ко всему сиюминутному, отказе от внешнего в пользу внутреннего, но никак не в нищете, нет, бедняком он не выглядел, куртка как куртка, джинсы как джинсы – значимость и того, и другого одинаково меркла в сравнении с вечностью, которая ждала его впереди (во всяком случае, самому ему казалось именно так).
– У меня есть заказы, – сказал он странно дрогнувшим голосом, и это не осталось незамеченным – она вопросительно вздернула бровь и, взяв его под локоть, увлекла за собой к набережной. – Государственный проект, памятник для областного центра… – На лбу выступила испарина, но он постеснялся ее стереть. – Я работаю с Каревым – архитектор, может, знаешь… Будет бронзовое литье: фигура ангела, который поддерживает раненого солдата и как бы укрывает его крыльями, на самом деле это метафора… В-вот.
– Метафора чего?
– Бессмертия души.
– Ах, ну да.
Ее каблуки размеренно цокали по асфальту, попадая в четкий унисон с ритмом его сердца.
– И тебе этого достаточно?
– Городские чиновники довольно консервативны, я не мог позволить себе ни малейшей абстракции…
– Да нет же, я не о том.
Она тряхнула волосами, поправила сползший с плеча кардиган, и Роберт вдохнул полной грудью, вдохнул и задержал дыхание – поймал. Мед, точно мед и ладан. И что-то еще… Китайские чернила? Перцовый пластырь? Пачули? Десятки холстов, запертых в каморке под лестницей в ожидании своих первых встречных – кобальт синий, набрызганные пальцами пятна киновари, потекший аурелион… И еще кто-то плачет, но не жалобно, а истерично и зло, и долго всхлипывает в темноте, и всхлипы эти легко перепутать со звуками любви… Возможно, так оно и есть…
– Если ты не слишком спешишь, я хотела бы кое-что тебе показать. Здесь недалеко, это не займет много времени.
Он не спешил. Не спешил настолько давно, что даже если куда-то опаздывал, уже не мог заставить себя поторопиться.
На сигнал брелока откликнулся приткнувшийся к обочине белый внедорожник. От мысли, что придется доверить свою жизнь женщине, Роберт почувствовал в животе тянущую пустоту. Вначале он долго пристегивался, потом боролся с желанием закрыть глаза, но автомобиль на удивление прытко